Долго не писал. Понятно почему - пришлось поменять место жительства окончательно. Перевез комп и шматье и корчу из себя примерного семьянина.
Промышленный район с вечно обблеваными остановками ни в какое сравнение не идет с родным юго-западом. Хотя на работу добираться быстрее - но вряд ли удобнее, это не напустой конечной садится, а ехать в позе взлетающего "Конкорда" в пыжике, мало приспособленном местами даже для моих от силы метра восьмидесяти. Такой себе индустриальный райончик населенный пролетариями и польскими пролетариями мазурами. От них одно только жлобство и срач. Менталитет-с.
Н-да, постоянно проживать - это вам не в гости ходить. Поневоле начинает мурыжить вид выдранных розеток, обшарпанных обоев и убогонькой советской сантехники. Прорва всего для ликвидации - блядские трубы засорены, и сливные, и водопроводные. Окна деревянные и от сквозняка может запросто сдуть даже небольшой шкаф. Кстати, книжный на днях от ветхости рухнул. Газовая плита - опасней пьяного дауна с ядерным чемоданчиком.
Ничего, дай бог наживем. Все можно сделать, если есть для кого.

Еще в довершение всех бед обзавелся эрзац-родственничками. Жемчужиной этой коллекции является эрзац-теща, которую зовут на полном серьезе (sic!) Жанна Фридриховна родом из Бердичева. Не жизнь, а водевиль, в который раз убеждаюсь.
А в общем , все хорошо, прекрасная маркиза..

@темы: крик души, страх и ненависть в крыжополе, таки да

---

В свете последних событий:

@темы: хрень вокруг нас

---

мы возрождаем инквизицию, мы наберем людей в милицию

Кажется я еще утром смеялся с новостей?
Это еще фигня. Получайте удовольствие, распишитесь:

@темы: вести с полей

---

Мда...глядел утром местный телеканал. Двадцать минут в новостях в красках живописали неудачную кражу перил из общаги двумя оболдуями. И смех и грех

@темы: ужасы нашего городка

---

Путин:
- А нас в России газ. А у вас?
Янукович:
- А у нас переворот. Вот...

@темы: хрень вокруг нас

---

Еще на злобу дня. Не могу не удержаться. Почему-то лахаю с этой картинки. О чем бы не плели в новостях в реальности все обычно намного более нёхово.

@темы: мое мнение непокобелимо, хрень вокруг нас

---

В Киеве майдан таки разогнали. Кто-то орет про революцию. кто про произвол властей. Ходят слухи о введении русских войск в Украину. По городу гоняют огромные колонны студентов педакадемии и технологического с красно-черными флагами и свободовскими знаменами.
Вот так примерно у нас на площади:

@темы: ужасы нашего городка, вести с полей, хрень вокруг нас, страх и ненависть в крыжополе

---

По поводу сегодняшней политической ситуации. Очередная истерия. Вспоминается студенчество во время знаменитой "Помаранчевой революции" - портвейн "три топора" в пустой лекционке и собственный, тогда еще плохо выработанный скепсис ко всему фонтанирующему. Сегодня проезжая мимо площади видел ораву студентов в жовто-блакитных лентах. Пару дней назад там стояло лишь десяток человек.
Не нравится мне этот энтузиазм. Европа это, конечно, хорошо, но экономически это будет означать смерть отечественного производителя - и моего Лас-Вегасауютного города в частности с его индустрией базаров и маспошивов на тот же мегарынок, пиздец сельскохозяйственной продукции, как не соответствующей. Таможенный союз с Россией - ебаная кабала, здравствуй старший брат итд, итп, спасибо, проходили. Нас опять пытаются поиметь с двух сторон как во второй мировой.
Лучше всего руководствоваться цитатой Эскобара.

* ушел в лес, закопав все нужное и аккуратно наклеил табличку "хата спалена" на хату*

@темы: хрень вокруг нас

---

ну и козел я. Опять проебался и закинул днев до плесенной сырости. Есть хорошее украинское слово "занедбал".
Прошу прощения и благодарю тех, кто поздравил старого поца в день, когда он стал на год старше вот незадача а тридцать лет не за горами, этот факт заставляет вздохнуть тяжело.
Жив, но на распутье. Столько всего навалилось

@темы: вести с полей

---

Еще одна моя писулька с ФБ. Что- то в последнее время ничего кроме военных тем и в голову не лезет. Да и понял что кроме этого и писать-то ничего не умею.
Название: Волчонок
Размер: мини, 1362 слов.
Пейринг/Персонажи: Ганс Гюнше, Шредингер, ОМП.
Категория: джен.
Жанр: что-то вроде военной драмы для среднего школьного возраста.
Рейтинг: R.
Краткое содержание: тем временем в Берлине.


Гнетущее ощущение довлело над всеми. Это Шредингер почувствовал давно. Задолго до того утра, когда им, мальчишкам из «Гитлерюгенда», выдали по «Панцерфаусту» и комплекту кое-как сшитой новой формы на два размера больше нужного. Какой-то тощенький молодой офицер, переборов нервный тик, отправил их пренебрежительным жестом руки туда, где они сидели до сих пор – под укрытие горки мешков с песком у будки трамвайного депо.
– За вами кого-то отправят, – сказал он и бросил чемоданы на заднее сидение авто.
Мотор натужно взвыл, и машина скрылась за поворотом. После они видели ещё много машин и много офицеров. Они видели, как из Берлина уходили грузовики, полные смурных мужчин с пустыми лицами в грязной и ободранной униформе – ещё больше состарившихся от отчаянья. Машины и танки уходили, блеющим упрямым стадом, дребезжа, катилась по брусчатке отходившая артиллерия. Потом серым потоком, шарахаясь от далекого грохота канонады, поползли люди, навьюченные нехитрым скарбом. Последним, что они видели, была расхлябанная зенитка, которую тянула пара кляч и несколько пожилых мужчин в форме ополчения. Впереди была впряжена старая белая лошадь, на которой возле зоопарка Тиргартен катал детей вечно прихрамывающий на разные ноги старик. Теперь старик шел верно, налегая на постромки вместе со своей клячей.
– Давай, давай, родная! – кричал он оступавшейся кобыле и сам оскальзывался в пепельно-серой грязи.
Один из товарищей Шредингера что-то крикнул им вслед, но старики лишь с жалостью отвели глаза.
– Шли бы вы отсюда, – выкрикнул один из ополченцев, захлебываясь кашлем и бранью. – Русские идут!
Красное зарево шло к Берлину. Красное зарево заливало Берлин. Небо давно кололи снаряды. Рокотом полнилось поднебесье, и воздух пах раскаленным металлом и порохом, будто где-то за соседними домами начинался ад, который ширился и полз к ним.
Прижимая к себе оружие, мальчишки затаились, как волчата в норе. Никто из них не оставил поста, не выполнив приказа, никто не дрогнул в самый последний, будь он неладен, день. Ожидание чего-то неминуемого и страшного давило их душным покрывалом. Они сидели, словно выглядывая из логова, вздрагивая от отдаленного, но всё приближающегося гула, как будто к ним стремился смертоносный чугунный рой, сеющий смерть и разрушение.
– Они... они все нас оставили, – пробормотал самый младший из них. – Разве вы не понимаете?!
– Заткнись, – проворчал Шредингер. И без этого нытья на душе было муторно и тошно. Тревога, тревога тонким холодным ножом входила в грудь – потерянные дети, оставленные на пепелище разбомбленного каменного города. Отчаянье рвало сердце.
– Может и нам… уйти? – нерешительно сказал самый младший, Петер.
– Это дезертирство. Нас расстреляют, – поправляя очки, заметил другой гитлерюгендовец.
– Кто?! – со смехом сказал Шредингер, и в голосе его чудились почти истеричные нотки.
И тут они увидели, как из сизого, гнетущего тумана навстречу им выплыла огромная фигура. Казалось, исполинский гранитный памятник ожил в отдаленных огнях зенитной башни и, натужно скрипя, сдвинулся с места, потревоженный сполохами артиллерийского огня и зловещим гулом. Он шел посреди пустынной улицы, ничего не боясь, будто на самом деле был неуязвим в своей заскорузлой гранитной плоти. Полы длинной распахнутой шинели лишь слегка покачивались, и казалось, они должны скрежетать от каждого огромного шага сорвавшегося с места исполина, как сорванные с крыши листы жести.
Он шел, надвинув на лицо смятое кепи. На плече у него понуро висел автомат, а в руке офицер нес маленький чемоданчик с маленьким красным крестом на боку. Точно офицер – под шинелью Шредингер явственно разглядел нашивки гауптштурмфюрера и зиг-руны СС в петлицах.
– Офицер! Офицер! Вас и вправду отправили за нами? – закричал Шредингер и проворно вцепился в рукав шинели. – Ведь это правда? – почти с мольбой спросил он.
Все трое гитлерюгендовцев разом загалдели и, позабыв разом о какой-либо военной дисциплине и субординации, сбились в кучу вокруг рослого мужчины в шинели. Как цыплята вокруг наседки в грозу.
– Ведь они не забыли нас, скажите честно, офицер? – прошептал Шредингер, заглядывая в глаза офицера – прозрачные, золотисто-зеленые волчьи глаза. И столько мольбы было в голосе мальчишки, что офицер вздрогнул. Он пожевал губу и скупо бросил:
– Да. Меня зовут гауптштурмфюрер Ганс Гюнше. Я пришел забрать вас. Вы пойдете со мной, – с досадливым вздохом закончил он.
Но тут рокот, приближавшийся к ним, разорвался снарядом над головами.
– В укрытие! – скомандовал офицер Гюнше, с проворством лесного зверя затаиваясь за мешками с песком. Шредингер уткнулся лицом в его плечо, вдыхая запах чистой одежды и табака.

***

– Кажется, здесь никого, – обозревая брошенный грузовик, сказал сержант Азаров, поправляя ремень ППШ.
Красноармейцы рассредоточились, зорко поглядывая в окна окрестных домов – не блеснёт ли ненароком прицел засевшего в укрытии снайпера. Один из солдат вскинул автомат – навстречу ему из-за мешков с песком поднялась долговязая фигура. Сержант явственно различил на форме черные нашивки. Офицер встал в полный рост – он был огромен – что-то выкрикнул на своем гортанном лающем языке, и это показалось сержанту не человеческой речью, а рыком зверя.
– Здесь только я и дети. Я безоружен, – сказал, чеканя каждое слово, гауптштурмфюрер Гюнше, надеясь, что его поймут. – А это всего лишь дети. Зачем стрелять в детей?
Но сержант не понял ни слова. Он смотрел в странные светлые глаза напротив. Так глядел на него раненый волк в его родных брянских лесах: с холодной звериной ненавистью, чуждый, нечеловечий жестокий разум сверкал в его тонких зрачках. Азаров с ненавистью глянул на эсесовца – волк в серой форме, зверь, серая сука.
Гюнше опустил оружие. Его лицо было странно спокойно. Он кивнул в сторону укрепления, показывая рукой с осуждением, с немым укором. Сержант вспомнил, как встретил впервые тогда одновременно ожесточенный и молящий взгляд волка перед тем, как всадил зверю пулю меж глаз. Между таких же золотисто-зеленых глаз.
– Вот сука, – пробурчал сержант и выстрелил прямо в голову.
Офицер пошатнулся и медленно осел на колени, его теряющие фокус глаза так и остались распахнутыми, постепенно стекленевшими. Из уголка его рта потекла густая темная кровь, и он упал на щебень, распластав длинные сухие руки. Кепка его упала, и ветер ерошил серые волосы, похожие на волчий загривок. Кровавое, сыро поблескивающее месиво растекалось по бесцветным грубым волосам. Так лежал в траве тот первый волк, которого убил Ванька Азаров, загородив длинным, тощим телом свою нору, бессильно вытянув жилистые лапы.
– Хорошая шинелька, – одобрительно сказал один из солдат, щупая добротную ткань. Но не взял – побрезговал кровяным пятном, пахшим солоно и сыро. В карманах у немца ничего не нашлось, так, ерунда: паршивые папиросы, латунная спичечница да какие-то бумаги в папке на груди, похожие на медицинские документы. На чемоданчик с крестом и вовсе никто не глянул.
Сержант Азаров подошел ближе к баррикаде. Ведь что-то же охранял здесь этот немец! Он был немало удивлен, найдя не радиостанцию, не оружие, а всего лишь трех сгрудившихся подростков в форме не по росту. И тут он отчетливо вспомнил момент той охоты: как дед, перешагнув через мертвого волка, заглянул в нору. Оттуда он вынул что-то копошащееся и начал давить кованым каблуком волчье отродье, мягкие пищащие комки.
При этом воспоминании сержант невольно испытал гадливость и только сплюнул да пошел прочь, увлекая за собой отряд.
– Офицер! Офицер! – закричал Шредингер не своим голосом и подбежал к Гюнше. Приподняв его голову, он почувствовал, как что-то липкое и мокрое сочится ему на колени.
– Зачем? Зачем? Он ведь не хотел в вас стрелять! Он только хотел нас защитить! – с надрывом кричал он вслед солдатам, но они обратили на него внимания не больше, чем на лающую шавку.
В этот момент снаряд ухнул в укрытие, и Шредингера накрыло взрывной волной. Осколок вошел в его спину как нож. Он упал рядом с офицером, и на один-единственный, расцвеченный алой болью миг, ему показалось, что не то сполох снаряда, не то отблеск огня промелькнул живым рубиновым блеском на дне мертвых звериных глаз напротив, как моргает огонек невыключенного прибора.
Туман, серый и пахнущий гарью, плыл над павшим городом. Больное и тусклое весеннее солнце едва пробивалась сквозь пелену пожарной гари.
Офицер Гюнше, мотая головой, с трудом поднялся, покачиваясь, как смертельно уставшая лошадь, и заботливо отряхнул шинель. Недовольство промелькнуло на его лице, когда он поскреб грязным ногтем бурое пятно от капли, брызнувшей на ворот. Он поднял кепи в заскорузлых потеках собственной крови, решительно надвинул его на нос и оторвал нашивки. Его война была закончена. Шаркая ногами, он подошел к дымившейся воронке, на дне которой лежали обгоревшие, искореженные детские тела. Двоих разорвало на части, а третий – светлый и вихрастый – как сломанная кукла лежал в луже крови поодаль.
Офицер по фамилии Гюнше склонился над мальчиком и, открыв чемодан с маленьким крестом на боку, перелил черную жидкость в шприц. Когда по стальной игле черная жижа скользнула под уже холодную кожу Шредингера, гауптшурмфюрер замотал щуплое тельце в шинель и неверным шагом заковылял в туман, прижимая к груди свою ношу. Гюнше нужно было идти. Его ждал Док.

@темы: Hellsing, фанфики, битва

---

Навеяло. Композиция "Не понял"

@темы: Trinity Blood, хумор, Изя - гешефтмахер

---

Не ног не оставить это тут. Доставило:

@темы: фраза дня

---

кому война-а кому мать родна - из плодотворных тем

В этом году писал слабенько. Заел реал. Впредь - сдача всего за месяц до выкладки, вылизанного, как лысина Горбачева фотошопом.
Из уже деаноненого:
Название: За хлебом
Автор: ваш покорный слуга
Бета: анонимный доброжелатель.
Размер: мини, 1356 слов.
Пейринг/Персонажи: Ганс Гюнше/Рип ван Винкль
Категория: гет.
Жанр: ангст, PWP.
Рейтинг: R.
Краткое содержание: о том, какой бывает порой цена простым вещам.
Примечание/Предупреждения: нон-кон и военная разруха.



Когда Рип вышла за хлебом, на улице было ещё холодно. Мелко вздрагивая спросонья, она накинула рваную шаль – пальто она давным-давно обменяла на маргарин. Жаль пальто – хорошая вещь, единственная стоящая из остававшихся у неё.
Маргарин и хлеб, хлеб и маргарин. Изо дня в день. В первые месяцы войны на рынке ещё можно было купить яйца и молоко, впрочем, как и сейчас, да вот только всё мало-мальски ценное имущество горожан, как и её дорогое серое пальто, давно перекочевало в руки оборотливых крестьян, заламывавшие такие неправдоподобные цены за продовольствие, что оставалось только диву даваться. Но всё-таки хорошо, что она не успела перебраться к родственникам в Амстердам – в Роттердаме, даже пострадавшем от бомбежки немецкой авиации, можно было хоть что-то достать.
Маргарин и хлеб, хлеб и маргарин... Но даже при мысли о давно осточертевших продуктах в желудке громко заурчало. Тоскливая сырость от пованивающих стоялой водой каналов заползала за шиворот и продирала до костей.
Хлопая огромными, не по ноге, башмаками, ван Винкль скорым шагом направилась к булочной, как осторожный зверь передвигаясь боязливой перебежкой в попытке проскользнуть мимо немецких солдат. Эти шли посредине улицы как короли: физиономии захватчиков сияли сытостью и довольством, да и двигались они с ленцой, как раскормленные псы, которым стало лень лаять. Наконец, благополучно миновав оных, усиленно работая локтями, Рип встала в растянувшуюся ещё с утра, бурлящую очередь. Женщины, собравшиеся почти со всего района, весело вскрикивали, приветствуя знакомых, обменивались новостями и шепотом передавали друг другу истории – одна жутче другой.
– Вы слышали, что случилось с семьей часовщика? – гудела похоронным колоколом тучная женщина с огромной корзиной наперевес.
– Верхувена, что ли?
– Его самого. Оказывается, они укрывали у себя евреев, и, представляете себе, сосед стукнул на них в гестапо. Всех отправили в Маутхаузен. Вместе с евреями.
– Ай-ай-ай! – равнодушно качали головами её товарки. Подобные истории случались сплошь и рядом, да и никого уже давно не удивляли, так же, как и обилие серых пятен униформы фельдграу вокруг.
Немецкие офицеры и солдаты то и дело свистели вслед женщинам – щекастым и румяным, как с картин старых мастеров. Хотя сдобные лица жительниц лежавшего в руинах города слегка осунулись от дурного питания, холодный ветер румянил их и наполнял глаза влажным блеском. Некоторые из голландок зло косились на немцев, некоторые, помоложе, кокетливо стреляли глазами в сторону рослых и плечистых солдат, круживших в отдалении, как волки вокруг коровьего стада, высматривая добычу.
– Смотри, Гюнше, какая хорошенькая! – с хохотом заметил один молодой офицер, указывая пальцем на понравившуюся женщину своему товарищу. – Да тут много смазливых. Целый цветник!
– Скорее, рассадник, – хмуро бросил ему в ответ неразговорчивый гауптман в долгополой шинели.
Он хмуро окинул взглядом очередь, не останавливая взгляда ни на ком: все на одно лицо. Но тут офицер оживился, заприметив глянувшуюся ему девушку. Она стояла в самом конце – темноволосая, веснушчатая, тонкая, в неуклюжих башмаках, как серый нескладный лапчатый гусенок среди белых несушек. Сквозь ткань заношенного платья еле пробивалась острая грудь. Наметанный глаз видел, что на ней нет даже комбинации – так просвечивали сквозь ситец острые кости бедер и соски. Холодный ветер с канала взметал подол, и ноги девчонки постепенно покрывались гусиной кожей: на ней не было чулок, а грубые мужские башмаки были надеты на босу ногу. Худенькие плечики, узкие бедра – она казалась совсем ребенком, но подойдя ближе, гауптман Гюнше поймал на себе не по-детски серьезный взгляд поверх круглых очков. Глаза у девчонки оказались синими-синими, бьющими холодом ключевой воды.
Рип будто съежилась, когда огромный белобрысый немец приблизился к ней, зыркая хищно и недобро. Огромная лапища его потянулась к кобуре «Маузера» и вынула крендель, усыпанный крупной солью. Офицер со смачным хрустом надкусил его белым острым зубом и, будто дразнясь, покрутил перед носом ван Винкль.
– Не хочешь подзакусить, крошка? – с наносной, пошлой игривостью сказал офицер с сильным акцентом. Глаза у него были страшные, волчьи, пустые, и пахло от него яблочной водкой. Он ухватил Рип за руку и склонился над ней, обдавая горячим сивушным выдохом.
– Если пойдешь со мной, – сообщил он с многообещающим видом, – я тебе ещё консерву дам. Поняла, да? Кон-сер-ва…
Девушка подняла на него глаза и нерешительно кивнула.

***

– Вот и лады, – довольно пробурчал гауптман, ковыряя дребезжащим ключом дверь берлоги, в которой его расквартировали.
– Чего встала? Заходи, – добродушно-ворчливо бросил Гюнше, оглядывая скукожившуюся в прихожей фигурку. – Чего дрожишь?
Рип, как напуганный ребенок, стояла, обхватив себя руками, в полутемной комнате, дрожа от прохлады и страха перед этим огромным чужим человеком с волчьими глазами. Рывком он сбросил с себя шинель и деловито, нетерпеливо расхаживал по комнате, расстегивая китель на широкой груди.
Рип только вздрогнула, когда гауптман двинулся на неё – огромный, белый, пышущий звериным жаром.
– Ну, давай же, раздевайся, – почти прорычал он ей на ухо, нетерпеливо запуская пальцы под едва расстегнутое дрожащими руками платье.
Он, словно обнюхивая её, провел губами по плечам, покрывшимся гусиной кожей от чужого дыхания. Так зверь пробует добычу на зуб, прежде чем насытиться теплым мясом. Гюнше схватил девушку и сжал, подминая под себя, вклиниваясь меж худеньких девчачьих ног. Она не плакала, не царапалась, не кричала – гауптман чувствовал одну лишь отупелую покорность. Она только стиснула зубы, когда чужое грубое лицо, царапаясь белесой щетиной, коснулось груди, когда жадные руки сжали до боли соски. Как он ни измывался над ней часами – она молчала: ни вздоха, ни выдоха, лежала, словно мертвая. Её широко открытые, как у трупа, глаза были устремлены в окно. Она думала невольно, что потеряется в бесконечных минутах, ставших часами, в однообразных резких движениях, в то накатывающей, то отхлынувшей болезненной тягучей волне. Её мутило от запаха яблочной водки и от горького привкуса липкой чужой слюны на губах.
В комнате, пропахшей табачным дымом, стало так темно, что платье Рип пришлось искать на ощупь. Ганс наблюдал, как она одевается, уже почти прозрачная в сизом дыму, почти растворившаяся в сумерках и растрепанных темных своих волосах. В её глазах была безразличная мутная пустота, как в сухом колодце.
– Держи. Вот тебе, – буркнул офицер, заталкивая в её заброшенную на плечо обшарпанную сумку что-то круглое, отливающее холодным металлическим блеском. Но ответа он так и не дождался – ни слова, ни кивка.
– Постой, – остановил её Ганс и замялся. – Комендантский час всё-таки, на улице темно. Давай я тебя проведу?
– Если хочешь.
Рип шла и молчала, едва волоча ноги в огромных ботинках, и с её губ не срывалось ни звука – лишь пар теплого дыхания, растворявшийся в холодном ночном воздухе. А Ганс шел рядом, заглядывая в её отрешенное лицо, и в его душе поднималось что-то неведомое и странное, как будто само сердце его сжималось и ныло: не то от вида её тонких, поникших плеч, не то от давящей сырости, исходящей миазмами тоски, от зацветших каналов. Не то гауптмана трогала беззащитность измученного юного существа с доверчивыми синими глазами, не то душила сырая, полная беспредельного одиночества ночь.
– Ну, всё, пришли… – сказала она, отводя глаза.
– Ты тут живешь?! – удивился гауптман, вглядываясь в неуклюжую громаду раскуроченного бомбежкой дома.
Влекомый непривычным ему чувством, он взял её за руку, сжал в ладони холодные тонкие пальцы, но Рип отдернула их и, всхлипнув, метнулась по ступенькам, оставив Ганса в мутных сумерках, пахнущих цементной пылью. Он стоял и курил, пока не увидел, как в одном из окон зажегся тусклый желтоватый свет, и только тогда, надвинув кепи, двинулся обратно вдоль развалин домов, дивясь самому себе.
Рип перемахнула через порог, будто за ней бежало что-то страшное, от чего ей едва удалось ускользнуть, навсегда отрезав захлопнувшейся дверью. И только когда маячившая во дворе длинная тень гауптмана растаяла в сумерках, она бессильно сползла по стене. Ван Винкль сцепила зубы и тихо всхлипнула – а большой и пустой дом за дверями молчал. Он теперь всегда молчал.
После бомбардировки, когда все четыре квартиры съехались в одну, их осталось трое – она, дом и мальчик из третьей квартиры. Так они и жили сиротами – она, мальчик по фамилии Шредингер и опустевшая полуразрушенная громада, потерявшая почти всех своих жильцов.
– Где ты так долго была? – прозвучал тонкий голосок, и в прихожую выполз растрепанный белокурый парнишка, сонно потирая кулаком глаза. Волосы его торчали во все стороны, и он был похож на помойного кота.
Она ничего не ответила и, бросив сумку на пол, покачиваясь, ушла в ванную, где долго гремела тазами. Она с остервенением терла тело, отмывала ледяной водой, стуча зубами, только бы отбить звериный мужской запах немца: запах махорки, яблочной водки и грубой шерстяной материи.
– Ух ты, тушенка. Аж целых две банки, – восторженно осматривая содержимое сумки, воскликнул Шредингер. – Ты же за хлебом ходила! Где ты её достала?!
В ответ ему из ванной донесся грохот. Рип сидела на полу, среди лужи холодной воды, и беззвучно рыдала.

@темы: Hellsing, фанфики, битва

---

Вот чем меня третируют великорусские друзья. Выловили где-то на просторах контакта.
Нет, ни о каком героическом баяне я не знаю Не надо делать мой несчастный мухосранск притчей во языцех

@темы: ужасы нашего городка

---

Ни черта себе, думаю, забросил дневничок. Впредь так поступать не буду. Никакого более окукливания - благо реал спал и отпускает. И хочеться творить снова, и с новой силой. Не симтоматически. Просто умопомрачение какое-то прошло. А так все мирно и спокойно, тьфу-тьфу. И с работой, и с личной жизнью. В общем, я жив и вынырнул надолго.

@темы: вести с полей

---

Филя решит погнать. Минута позитива.

@темы: сферический поц в вакууме

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Дико извиняюсь перед всеми, кем только можно. Просрал все полимеры проебал всю ФБ. Только-только отпустил реал - сраный день города и сраное посему рабство на работе которую неделю без чертовых выходных. Даже не высыпаюсь как положено, не то чтоб отдохнуть и хотя бы пива попить. Хожу в полусне постоянно простуженный. Анабиоз.
Уф, можно возвращаться к нормальному темпу жизни и за привычные занятия. Только, сволочь, на работе постоянно выбивает электричество. В залах +9. Блядство. Колотун.

@темы: крик души

---

Выворачивает от подобной литературы знатно, но ЭТО просто тотальный пиздец всему

@темы: эстетические преступления, мое мнение непокобелимо

---

Кругом завал и писец. Теперь я понимаю, чтоб быть многоженцем нужно иметь железные нервы и 48 часов в сутках. И обладать навыками логистики. Жизнь на два дома и работа, кишащая кипешем в свете будущего дня города, меня перемалывают.
Дописывай миди, че

@темы: сферический поц в вакууме