Он был благородным маньяком: никогда не насиловал женщин и детей...
Проклятая осень меня таки доконает. Сомнительное, словом, произведение...
Молись за нас грешных...
Автор:_Panzer__Magier
Бета: Reiny
Фендом: торибла
Рейтинг:страшный
Пейринг: Петр/Паула (прости, Господи!)
Жанр:гет, ангст
Размер: мини
Дисклаймер: ці руки як завжди...
Иллюстрация:
читать дальше
Небо над Римом затянуло густой серой пеленой, смешавшей день с ночью в унылые сумерки. Сырой бесприютный ветер дождевыми каплями скребся в окно, как просящийся в дом пес, который хочет отогреться у очага. Еле теплился огонек лампады у ног Святой Девы, но в келье было пусто и холодно, как на душе у преклонившей колени пред Мадонной монахини. Белое бесстрастное лицо статуи, казалось, озаряла какая-то грустная, растерянная улыбка. Так смотрит женщина, которая не может вам помочь в силу того, что искренне не понимает, отчего вы страдаете. Губы сестры Паулы шевельнулись, произнося молитвы, навсегда слитые в её сознании воедино с тусклым желтоватым светом и обликом бело-голубой фигурки в пропыленных искусственных цветах. В который раз она твердит одни и те же привычные слова, текущие как вода с мельничного колеса, но грызущие душу пустота и горечь не отступают, прячась где-то по сырым углам от света лампады.
– Радуйся, Мария, полная благодати…
Брат Петр открывает дверь и так и остается на пороге. Он часто видел, как Паула молится во время ежедневной мессы. Но никогда он не слышал, чтоб слова молитвы произносила она с таким чувством: её решительный голос сейчас мягок и звучит по-детски простодушно.
– …с тобою Господь, благословенна ты в женах, и благословен плод чрева твоего, Иисус…
Он смотрит на её коленопреклоненную фигуру и поневоле задумывается так, что забывает, зачем, собственно, зашел. Инквизитор рассеянно разглядывает её ссутулившиеся, поникшие под каким-то незримым бременем, плечи и покорно склоненную светловолосую голову.
– Святая Мария, Матерь Бога, – шепчет Паула, с чувством сжимая узкие ладони, уже истертые и мозолистые от постоянного неженского труда, с голубыми, сильно проступающими сквозь кожу венами. Она тонкая, жилистая, сильная, но сейчас она похожа на растянутую струну, уже не издающую звонкого, металлического звука. Почему-то Петр почти с жалостью смотрел на её загрубевшие руки и стройное, почти девичье тело со слишком сильно проступавшими, как канаты, мышцами. Её кожа еще тонка и чиста – но скоро она станет такой же, как у него, дубленой шкурой, испещренной шрамами и рубцами от пуль, клинков и ожогов. «Какое свинство – втравливать в это женщин, – подумал он. – Женщине не место в Инквизиции, среди этой крови и людских грехов, в изнурительном ежедневном труде тела и муштре души».
Орсини и сам не заметил, что впервые за эти годы подумал о сестре Пауле как о женщине.
– Молись за нас грешных, даже и в час смерти нашей, – закрывает глаза сестра, и ресницы её дрожат. «Сколько же ей лет? 20?25?30?» – к стыду своему, он не знал. Петр видел тонкую сеть первых морщинок в уголках её удлиненных темных глаз. Лицо Паулы светло и одухотворенно, как у святой на иконе, и инквизитору неприятно видеть на нем эти маленькие предательские штрихи времени, похожие на зарубки на прикладе «Винчестера» какого-то лихого парня с Дикого Запада. «Они ее портят, – подумал он и тут же удивился своей мысли. – Значит, он находит её красивой? Не сказал бы…» Но вид её тонкой спины и белой голой шеи с тонким черным шнурком от простого креста почему-то волнует инквизитора. Белая сорочка сползла с её плеча: видимо, монахиня молилась перед недолгим сном. Петр неожиданно поймал себя на том, что ему хочется коснуться бледной, почти прозрачной кожи.
– Аминь, – шепчет Паула.
– Aминь, – говорит брат Петр, ложа ей руку на плечо.
Леди Смерть слегка смутилась и опустила глаза, когда Орсини встал на колени рядом с ней:
– Давайте молится вместе, сестра, может, это даст успокоение нашим сердцам.
– Душа Христа, освяти меня.
Тело Христа, спаси меня...
Паула закрывает глаза – она вслушивается в знакомый низкий голос начальника, и ей становиться на душе теплее от присутствия кого-то рядом. Но Вепрь продолжает смотреть на неё, не отводя странного, мутного взгляда. «Какое, к черту, успокоение? Грешные мысли одолевают его. И о ком? – с тоской и стыдом думает он. – О Пауле! Просто срам, да и только…»
– Кровь Христа, опьяни меня, – бормочет Петр, и по его телу растекается непонятный лихорадочный жар от мимолетного прикосновения, и он молится, чтоб изгнать нечестивое желание, но близость чужого теплого тела сводит его с ума.
– Вода Христова, омой меня.
О, добрый Иисусе, услышь меня.
Погрузи меня в свои раны…
Инквизитор облизывает и кусает сухие губы. Кусает, чтоб стало больно. Но дьявольское наваждение сильнее боли. Он чувствует, как в нем просыпается то первобытное, животное, недодушенное постами и бдениями.
– He позволяй отделиться от тебя, – бубнит инквизитор, едва не скрежеща зубами. Кровь бьется в висках, как зверь о прутья клетки.
– От злого врага защити меня…
В час смерти моей призови меня, – истово молится Петр, но наваждение не рассеивается. Оно пеленой заволакивает глаза и сбивает дыхание. Неумолимое, несмиряемое бессильными перед ним молитвами чувство захлестнуло его.
– Прикажи, чтобы я пришел к тебе,
и с твоими Святыми пел хвалу тебе
во веки веков.
– Аминь, – шепнула монахиня.
– Аминь, – хрипло отозвался Петр. Паула удивленно глянула на него – ноздри инквизитора трепетали, он тяжело и хрипло дышал, а глаза его смотрели на неё взглядом хищника, обезумевшего от запаха крови.
Она инстинктивно отпрянула, но Вепрь схватил её за руку и сжал мозолистыми пальцами до боли, слово створками капкана. Темные, блестящие глаза монахини смотрели растерянно и немного испуганно: почему-то Паула вовсе не противилась грубо лапавшим её рукам, она оцепенела, словно от прикосновения медузы. И этот неожиданно сковавший её страх, её необычная робость только раззадорили Петра – ему хотелось растерзать её, сломать, причинить ей боль, чтобы она закричала; схватить стальной рукой за беззащитное горло и задушить. Он схватил девушку и сдавил во всей силы в чудовищном, убийственном объятии, вгрызся в тонкие непослушные губы. Она только мелко вздрогнула под навалившимся на неё тяжелым, горячим телом, когда инквизитор швырнул её на истертый ковер и одним точным движением разодрал подол.
– Ноги! Раздвинь ноги, черт тебя дери! – прорычал он, сам не понимая, что делает, так и не отпуская её рук, онемевших от неумолимой хватки, прижимая запястья к шершавому, грубому ворсу. Когда он одним сильным толчком вошел в неё, монахиня вскрикнула от боли. Внутри оказалось так узко, что ему самому стало немного больно. Он почти насиловал её – обезумевший, захлебывающийся от все время подавляемой страсти, рычал от наслаждения, а монахиня только вздрагивала, как умирающая лань в тяжелых тигриных лапах, от которой хищник еще живой отрывает куски мяса для того, чтоб насытить себя.
Это было быстро и грубо – Петр и не пытался сдерживаться: несколько резких движений – и он обмяк, излившись в безмолвное, покорное тело. Паула неподвижно лежала, глядя из-за его огромного плеча на догорающий огонь лампады у ног Мадонны. Лицо статуи в темноте погрустнело и заострилось. Из широко открытых темных глаз монахини потекла слеза, заблудившись в растрепанных светлых волосах, и она бессильно опустила руки на широкую спину инквизитора, почти ласково проводя пальцами вдоль чудовищного рваного шрама.
Он ужаснулся, когда к нему вернулась способность рассуждать: «Как он мог сделать такое, как он мог принять с ней грех? – подумал Петр. – Хорош, называется, воин божий. «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну».
Глава святой Инквизиции, рыцарь Христа... Сказано же: «Бегайте блуда; всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела. Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога». Он же монах, он давал обет. Как он мог так низко пасть? Сказано же: «Не отдавай женщинам сил твоих». Как он мог оскверниться таким?»
Он с каким-то страхом глянул на Паулу. Она так и оставалась лежать, запрокинув руки. Леди Смерть облизнула губы и пристально посмотрела на него. Он не знал, что было в этом отчужденном пытливом взгляде, но даже истерзанная и заплаканная, в разодранной рубахе она казалась на диво соблазнительной. Петр не мог отвести от неё глаз, хотя был готов сгореть от стыда, чувствуя, что в нем поднимается эта волна безумия, вместе с отчаяньем и злобой на самого себя. Глядя на раскрасневшееся лицо Вепря, кусающего губы, она криво, горько и презрительно улыбнулась.
«Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? Итак, отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет! Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею, становится одно тело с нею? Ибо сказано: два будут одна плоть», – пронеслись в голове слова, и светлые глаза инквизитора сверкнули сталью.
– Женщины… Сосуд греха, – прорычал Орсини. – Исчадия сатаны! И ты... ты тоже ! – горько молвил паладин, как Цезарь, принимающий смерть от клинка, воскликнул: «И ты, Брут?»
– Бесовка, дьяволица, распутная чертовка! – закричал он, занося над ней свою руку и хватая за шею. – Как ты могла? Как ты посмела сделать такое со мной! Ведьма! Блудница! – заревел христов воин, захлебываясь площадной бранью. Паула грязно выругалась ему в лицо и вывернулась словно кошка. Едва переводя дыхание, она с ненавистью глянула на Петра и в этот момент и впрямь стала похожа на дьяволицу c горящими от негодования глазами. Она наотмашь ударила инквизитора по лицу, да так, что стальной паладин отшатнулся. Из разбитой губы Орсини потекла кровь.
– Да будь ты проклят, Петр! – воскликнула она, и в голосе её были боль и ярость. – Да гори ты в аду! Я до тебя была невинна!
Вепрь провел рукой по лицу и растерянно глянул на обагренные кровью пальцы.
***
Ночью собор казался совсем не таким, как днем, – весело расцвеченным яркими отблесками витражей, в сиянии золота и сладком кадильном дыму. С наступлением сумерек он становился серым и мрачным, как будто начерченным углем в тусклом свете оплывающих свечей, и из углов прокрадывался сырой запах затхлых гробниц. День восторженно возвещал о бессмертии души, а ночь – о тленности тела.
Петр истово молился, распростёртый на каменном полу, привычные слова приносили облегчение совести, а холодные гранитные плиты – истерзанной самобичеванием спине. Он сам наложил на себя такую епитимью, но даже не надеялся искупить содеянный грех. Никаких мучений не будет достаточно для него… Паула, бедная Паула… Она легко могла бы противится ему, но почему-то не противилась. Она сама согласилась. Потому что доверяла ему, и, может быть, даже любила. А он надругался над ней. Над её душой и телом. Он молился, но знал, что никогда не замолит свое деяние пред Богом и ней…
– Aминь, – произнес за его спиной женский голос. – Давайте молиться вместе, брат Петр, и будем просить Бога, может, он простит нам наши грехи. – сказала Паула и встала на колени рядом с ним, преклонив голову.
– Душа Христа, освяти меня.
Тело Христа, спаси меня.
Кровь Христа, опьяни меня.
Вода Христова, омой меня…
«Ох, – думал Петр. – Ничто не смоет с меня грех, которому нет прощения. Даже если его простит Бог, она никогда мне этого не простит».
– Страсти Христовы, укрепите меня.
О, добрый Иисусе, услышь меня.
Погрузи меня в свои раны.
He позволяй отделиться от тебя…
«Я обидел человека, которому доверял больше, чем себе. Который всегда неотлучно был рядом с ним в счастье и горе, в минуты победы и поражения, – с горечью говорил себе паладин. – Она мой соратник, друг, товарищ и брат… то есть, сестра во Христе. Она никогда не отрекалась от него, никогда не оставляла в беде, а он... У него в целом свете нет никого ближе её, и поэтому она дорога ему».
– От злого врага защити меня...
«Никому, никому и никогда не позволю дотронуться до нее. Никому другому. Нет, нет – вообще никому. Себе тоже, – скрежетал зубами Орсини. – Я скорее умру, чем причиню ей вред».
– В час смерти моей призови меня.
Прикажи, чтобы я пришел к тебе,
и с твоими Святыми пел хвалу тебе
во веки веков.
– Аминь, – произнесла Паула и встала. Рассветный луч метнулся сквозь витражи, озаряя фигуру монахини разноцветным искрящимся пламенем.
– Прости меня, Паула, – пробормотал инквизитор и обнял её колени, пряча в складках её котты влажно блеснувшие глаза.
Она смотрела, как будто святая, возносящаяся на небо, в ореоле яркого, переливающегося радугой света, прощающая в экстазе веры своего мучителя и убийцу. Паула молча прижалась к его плечу и обняла его тонкими руками, испещренными кровоподтеками. Рассвет заливал многоцветным сиянием их фигуры, кутая в отсветы одежд и нимбов святых и мучеников с витража…
Молись за нас грешных...
Автор:_Panzer__Magier
Бета: Reiny
Фендом: торибла
Рейтинг:страшный
Пейринг: Петр/Паула (прости, Господи!)
Жанр:гет, ангст
Размер: мини
Дисклаймер: ці руки як завжди...
Иллюстрация:
читать дальше
Небо над Римом затянуло густой серой пеленой, смешавшей день с ночью в унылые сумерки. Сырой бесприютный ветер дождевыми каплями скребся в окно, как просящийся в дом пес, который хочет отогреться у очага. Еле теплился огонек лампады у ног Святой Девы, но в келье было пусто и холодно, как на душе у преклонившей колени пред Мадонной монахини. Белое бесстрастное лицо статуи, казалось, озаряла какая-то грустная, растерянная улыбка. Так смотрит женщина, которая не может вам помочь в силу того, что искренне не понимает, отчего вы страдаете. Губы сестры Паулы шевельнулись, произнося молитвы, навсегда слитые в её сознании воедино с тусклым желтоватым светом и обликом бело-голубой фигурки в пропыленных искусственных цветах. В который раз она твердит одни и те же привычные слова, текущие как вода с мельничного колеса, но грызущие душу пустота и горечь не отступают, прячась где-то по сырым углам от света лампады.
– Радуйся, Мария, полная благодати…
Брат Петр открывает дверь и так и остается на пороге. Он часто видел, как Паула молится во время ежедневной мессы. Но никогда он не слышал, чтоб слова молитвы произносила она с таким чувством: её решительный голос сейчас мягок и звучит по-детски простодушно.
– …с тобою Господь, благословенна ты в женах, и благословен плод чрева твоего, Иисус…
Он смотрит на её коленопреклоненную фигуру и поневоле задумывается так, что забывает, зачем, собственно, зашел. Инквизитор рассеянно разглядывает её ссутулившиеся, поникшие под каким-то незримым бременем, плечи и покорно склоненную светловолосую голову.
– Святая Мария, Матерь Бога, – шепчет Паула, с чувством сжимая узкие ладони, уже истертые и мозолистые от постоянного неженского труда, с голубыми, сильно проступающими сквозь кожу венами. Она тонкая, жилистая, сильная, но сейчас она похожа на растянутую струну, уже не издающую звонкого, металлического звука. Почему-то Петр почти с жалостью смотрел на её загрубевшие руки и стройное, почти девичье тело со слишком сильно проступавшими, как канаты, мышцами. Её кожа еще тонка и чиста – но скоро она станет такой же, как у него, дубленой шкурой, испещренной шрамами и рубцами от пуль, клинков и ожогов. «Какое свинство – втравливать в это женщин, – подумал он. – Женщине не место в Инквизиции, среди этой крови и людских грехов, в изнурительном ежедневном труде тела и муштре души».
Орсини и сам не заметил, что впервые за эти годы подумал о сестре Пауле как о женщине.
– Молись за нас грешных, даже и в час смерти нашей, – закрывает глаза сестра, и ресницы её дрожат. «Сколько же ей лет? 20?25?30?» – к стыду своему, он не знал. Петр видел тонкую сеть первых морщинок в уголках её удлиненных темных глаз. Лицо Паулы светло и одухотворенно, как у святой на иконе, и инквизитору неприятно видеть на нем эти маленькие предательские штрихи времени, похожие на зарубки на прикладе «Винчестера» какого-то лихого парня с Дикого Запада. «Они ее портят, – подумал он и тут же удивился своей мысли. – Значит, он находит её красивой? Не сказал бы…» Но вид её тонкой спины и белой голой шеи с тонким черным шнурком от простого креста почему-то волнует инквизитора. Белая сорочка сползла с её плеча: видимо, монахиня молилась перед недолгим сном. Петр неожиданно поймал себя на том, что ему хочется коснуться бледной, почти прозрачной кожи.
– Аминь, – шепчет Паула.
– Aминь, – говорит брат Петр, ложа ей руку на плечо.
Леди Смерть слегка смутилась и опустила глаза, когда Орсини встал на колени рядом с ней:
– Давайте молится вместе, сестра, может, это даст успокоение нашим сердцам.
– Душа Христа, освяти меня.
Тело Христа, спаси меня...
Паула закрывает глаза – она вслушивается в знакомый низкий голос начальника, и ей становиться на душе теплее от присутствия кого-то рядом. Но Вепрь продолжает смотреть на неё, не отводя странного, мутного взгляда. «Какое, к черту, успокоение? Грешные мысли одолевают его. И о ком? – с тоской и стыдом думает он. – О Пауле! Просто срам, да и только…»
– Кровь Христа, опьяни меня, – бормочет Петр, и по его телу растекается непонятный лихорадочный жар от мимолетного прикосновения, и он молится, чтоб изгнать нечестивое желание, но близость чужого теплого тела сводит его с ума.
– Вода Христова, омой меня.
О, добрый Иисусе, услышь меня.
Погрузи меня в свои раны…
Инквизитор облизывает и кусает сухие губы. Кусает, чтоб стало больно. Но дьявольское наваждение сильнее боли. Он чувствует, как в нем просыпается то первобытное, животное, недодушенное постами и бдениями.
– He позволяй отделиться от тебя, – бубнит инквизитор, едва не скрежеща зубами. Кровь бьется в висках, как зверь о прутья клетки.
– От злого врага защити меня…
В час смерти моей призови меня, – истово молится Петр, но наваждение не рассеивается. Оно пеленой заволакивает глаза и сбивает дыхание. Неумолимое, несмиряемое бессильными перед ним молитвами чувство захлестнуло его.
– Прикажи, чтобы я пришел к тебе,
и с твоими Святыми пел хвалу тебе
во веки веков.
– Аминь, – шепнула монахиня.
– Аминь, – хрипло отозвался Петр. Паула удивленно глянула на него – ноздри инквизитора трепетали, он тяжело и хрипло дышал, а глаза его смотрели на неё взглядом хищника, обезумевшего от запаха крови.
Она инстинктивно отпрянула, но Вепрь схватил её за руку и сжал мозолистыми пальцами до боли, слово створками капкана. Темные, блестящие глаза монахини смотрели растерянно и немного испуганно: почему-то Паула вовсе не противилась грубо лапавшим её рукам, она оцепенела, словно от прикосновения медузы. И этот неожиданно сковавший её страх, её необычная робость только раззадорили Петра – ему хотелось растерзать её, сломать, причинить ей боль, чтобы она закричала; схватить стальной рукой за беззащитное горло и задушить. Он схватил девушку и сдавил во всей силы в чудовищном, убийственном объятии, вгрызся в тонкие непослушные губы. Она только мелко вздрогнула под навалившимся на неё тяжелым, горячим телом, когда инквизитор швырнул её на истертый ковер и одним точным движением разодрал подол.
– Ноги! Раздвинь ноги, черт тебя дери! – прорычал он, сам не понимая, что делает, так и не отпуская её рук, онемевших от неумолимой хватки, прижимая запястья к шершавому, грубому ворсу. Когда он одним сильным толчком вошел в неё, монахиня вскрикнула от боли. Внутри оказалось так узко, что ему самому стало немного больно. Он почти насиловал её – обезумевший, захлебывающийся от все время подавляемой страсти, рычал от наслаждения, а монахиня только вздрагивала, как умирающая лань в тяжелых тигриных лапах, от которой хищник еще живой отрывает куски мяса для того, чтоб насытить себя.
Это было быстро и грубо – Петр и не пытался сдерживаться: несколько резких движений – и он обмяк, излившись в безмолвное, покорное тело. Паула неподвижно лежала, глядя из-за его огромного плеча на догорающий огонь лампады у ног Мадонны. Лицо статуи в темноте погрустнело и заострилось. Из широко открытых темных глаз монахини потекла слеза, заблудившись в растрепанных светлых волосах, и она бессильно опустила руки на широкую спину инквизитора, почти ласково проводя пальцами вдоль чудовищного рваного шрама.
Он ужаснулся, когда к нему вернулась способность рассуждать: «Как он мог сделать такое, как он мог принять с ней грех? – подумал Петр. – Хорош, называется, воин божий. «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну».
Глава святой Инквизиции, рыцарь Христа... Сказано же: «Бегайте блуда; всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела. Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога». Он же монах, он давал обет. Как он мог так низко пасть? Сказано же: «Не отдавай женщинам сил твоих». Как он мог оскверниться таким?»
Он с каким-то страхом глянул на Паулу. Она так и оставалась лежать, запрокинув руки. Леди Смерть облизнула губы и пристально посмотрела на него. Он не знал, что было в этом отчужденном пытливом взгляде, но даже истерзанная и заплаканная, в разодранной рубахе она казалась на диво соблазнительной. Петр не мог отвести от неё глаз, хотя был готов сгореть от стыда, чувствуя, что в нем поднимается эта волна безумия, вместе с отчаяньем и злобой на самого себя. Глядя на раскрасневшееся лицо Вепря, кусающего губы, она криво, горько и презрительно улыбнулась.
«Разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? Итак, отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет! Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею, становится одно тело с нею? Ибо сказано: два будут одна плоть», – пронеслись в голове слова, и светлые глаза инквизитора сверкнули сталью.
– Женщины… Сосуд греха, – прорычал Орсини. – Исчадия сатаны! И ты... ты тоже ! – горько молвил паладин, как Цезарь, принимающий смерть от клинка, воскликнул: «И ты, Брут?»
– Бесовка, дьяволица, распутная чертовка! – закричал он, занося над ней свою руку и хватая за шею. – Как ты могла? Как ты посмела сделать такое со мной! Ведьма! Блудница! – заревел христов воин, захлебываясь площадной бранью. Паула грязно выругалась ему в лицо и вывернулась словно кошка. Едва переводя дыхание, она с ненавистью глянула на Петра и в этот момент и впрямь стала похожа на дьяволицу c горящими от негодования глазами. Она наотмашь ударила инквизитора по лицу, да так, что стальной паладин отшатнулся. Из разбитой губы Орсини потекла кровь.
– Да будь ты проклят, Петр! – воскликнула она, и в голосе её были боль и ярость. – Да гори ты в аду! Я до тебя была невинна!
Вепрь провел рукой по лицу и растерянно глянул на обагренные кровью пальцы.
***
Ночью собор казался совсем не таким, как днем, – весело расцвеченным яркими отблесками витражей, в сиянии золота и сладком кадильном дыму. С наступлением сумерек он становился серым и мрачным, как будто начерченным углем в тусклом свете оплывающих свечей, и из углов прокрадывался сырой запах затхлых гробниц. День восторженно возвещал о бессмертии души, а ночь – о тленности тела.
Петр истово молился, распростёртый на каменном полу, привычные слова приносили облегчение совести, а холодные гранитные плиты – истерзанной самобичеванием спине. Он сам наложил на себя такую епитимью, но даже не надеялся искупить содеянный грех. Никаких мучений не будет достаточно для него… Паула, бедная Паула… Она легко могла бы противится ему, но почему-то не противилась. Она сама согласилась. Потому что доверяла ему, и, может быть, даже любила. А он надругался над ней. Над её душой и телом. Он молился, но знал, что никогда не замолит свое деяние пред Богом и ней…
– Aминь, – произнес за его спиной женский голос. – Давайте молиться вместе, брат Петр, и будем просить Бога, может, он простит нам наши грехи. – сказала Паула и встала на колени рядом с ним, преклонив голову.
– Душа Христа, освяти меня.
Тело Христа, спаси меня.
Кровь Христа, опьяни меня.
Вода Христова, омой меня…
«Ох, – думал Петр. – Ничто не смоет с меня грех, которому нет прощения. Даже если его простит Бог, она никогда мне этого не простит».
– Страсти Христовы, укрепите меня.
О, добрый Иисусе, услышь меня.
Погрузи меня в свои раны.
He позволяй отделиться от тебя…
«Я обидел человека, которому доверял больше, чем себе. Который всегда неотлучно был рядом с ним в счастье и горе, в минуты победы и поражения, – с горечью говорил себе паладин. – Она мой соратник, друг, товарищ и брат… то есть, сестра во Христе. Она никогда не отрекалась от него, никогда не оставляла в беде, а он... У него в целом свете нет никого ближе её, и поэтому она дорога ему».
– От злого врага защити меня...
«Никому, никому и никогда не позволю дотронуться до нее. Никому другому. Нет, нет – вообще никому. Себе тоже, – скрежетал зубами Орсини. – Я скорее умру, чем причиню ей вред».
– В час смерти моей призови меня.
Прикажи, чтобы я пришел к тебе,
и с твоими Святыми пел хвалу тебе
во веки веков.
– Аминь, – произнесла Паула и встала. Рассветный луч метнулся сквозь витражи, озаряя фигуру монахини разноцветным искрящимся пламенем.
– Прости меня, Паула, – пробормотал инквизитор и обнял её колени, пряча в складках её котты влажно блеснувшие глаза.
Она смотрела, как будто святая, возносящаяся на небо, в ореоле яркого, переливающегося радугой света, прощающая в экстазе веры своего мучителя и убийцу. Паула молча прижалась к его плечу и обняла его тонкими руками, испещренными кровоподтеками. Рассвет заливал многоцветным сиянием их фигуры, кутая в отсветы одежд и нимбов святых и мучеников с витража…
@темы: словоблудие, Trinity Blood, фанфики, бедная, бедная торибла!
-
-
09.11.2011 в 00:12-
-
09.11.2011 в 00:53Грешен, матушка - люблю эту пару.
-
-
09.11.2011 в 10:58И мне нравится, что в тексте нет упора на трах, все очень органично и находится на своих местах, как в идеальной лаборатории.
-
-
09.11.2011 в 11:07-
-
09.11.2011 в 15:07мадемуазель Мирланда, пусть спит дальше * осторожно поправляет одеялко и качает колыбель*. Согласитесь, ведь быть маньяком куда веселее... Пишите!
-
-
11.11.2011 в 06:24-
-
11.11.2011 в 17:57-
-
17.11.2011 в 23:33ницего, нас будет двое))) хотя я вроде этот период уже переболела) тьфу-тьфу-тьфу...
-
-
17.11.2011 в 23:44-
-
18.11.2011 в 00:00*представив себе эту сцену* Доооо!...
-
-
18.11.2011 в 00:14-
-
18.11.2011 в 11:01-
-
18.11.2011 в 17:00-
-
18.11.2011 в 17:07-
-
18.11.2011 в 17:15-
-
18.11.2011 в 17:17-
-
18.11.2011 в 17:32-
-
18.11.2011 в 17:34-
-
18.11.2011 в 18:09клизмойпальцем*-
-
18.11.2011 в 18:12демоныподозрения...-
-
18.11.2011 в 22:51