Он был благородным маньяком: никогда не насиловал женщин и детей...
Еще меж тем забытое:
"Молчать обо всем"
Автор: собственно, я
Размер: мини, 1493 слова
Персонажи: Матвей/Катерина Категория: гет Жанр: PWP
Рейтинг: NC-21
Краткое содержание: Примечание: БДСМ
читать дальшеДвери скрипнули за ее спиной, как зло сомкнутые зубы, когда герцогиню Миланскую самым бесцеремонным образом втолкнули в камеру. В лицо ей ударил спертый, сырой запах склепа – тени старых мук и смертей, прячущихся по углам этого каменного мешка. - Добрый день, ваше высокопреосвященство, – прозвучал где-то рядом мягкий, почти ласковый голос. Инквизитор отделился от темной стены и, словно материализуясь из самого пропахшего мышами мрака, приблизился к Сфорце, неслышно ступая даже в подкованных хромовых сапогах. В полутьме он казался Катерине размытым красным пятном, и черный крест на его груди зиял зловещей сквозной дырой, как будто на сердце его лежала распятая тьма. - Очень рад вас видеть. Как жаль, что это происходит в подобных обстоятельствах, – покачал головой брат Матвей и притворно вздохнул, поглядывая на стоящую перед ним хрупкую блондинку в конвойных наручниках. За время ареста кардинал Сфорца заметно осунулась, но была столь же хороша собой, столь же красива этой светлой одухотворенной красотой, от которой было невозможно отвести глаз даже инквизитору. - Присаживайтесь, – махнул рукой испанец в сторону расшатанного табурета, рассеянно просматривая документы. -Ай-яй-яй, кардинал Сфорца, до чего же вы упрямы. Вы продолжаете отрицать свою вину. А ведь измена – это серьезное преступление, ваше высокопреосвященство, – оскалил он белые, мелкие, словно у кошки, зубы. - Государственная измена. Раньше за такое рубили голову, но разве это кара? Долго ли умеючи р-раз, – провел он ногтем по белой шее. – И все. За измену стоит колесовать и четвертовать. Но чтоб вас казнить, мне необходимо признание. Но, увы и ах, вы мне его дать отказываетесь в который раз. - Я не знаю, что с вами сделаю, – тихо прошептал испанец ей на ухо. - Я выжег бы эти глаза, полные самоуверенной гордыни. А эти ручки, что так мастерски подписывали бумаги, надо бы зажать в тиски… – хохотнул он, сжав стальной хваткой и медленно выкручивая руку. - Маленькие хрупкие ручки, неправедно правившие. Их нужно сжимать по чуть-чуть, до хруста, чтоб кровь потекла. У меня очень богатый опыт в этом деле. Еще до службы в инквизиции я хорошо умел вырывать ногти, ваше высокопреосвященство, – почти ласковым тоном сказал Матвей, скользя сухими, как в лихорадке, губами по тонким пальцам, таким беззащитным без девственно-белых перчаток. – Но я не буду этого делать. Пока что. Катерина едва сдержалась, чтоб не плюнуть в насмешливое смуглое лицо. Дьявол – слуга Господа, какая чудовищная ирония. Ну почему же ирония? Именно дьявол в своем темном и огненном пекле карает грешников по грехам их. Многие говорят, что он черен, глаза его страшны, а плоть – холодна как лед. Как ошибаются эти многие – плоть его была горяча, как и обычная человеческая, хотя это и был самый всамделишный дьявол, лукавый, жадный до чужих мук, масляно щурящий глаза. «Дьявол бродит, аки лев рыкающий» сказано в писании – неправда, не лев, - как кот в ожидании лакомого куска – вкрадчивый и ступающий мягко и неслышно, спрятав когти. - Вы у меня выложите все… - мурлыкал он. - Стоит мне только пожелать. «Мы, судья и заседатели, принимая во внимание результаты процесса, ведомого против тебя, такого-то, из такого-то города, такой-то епархии, пришли к заключению, после тщательного исследования всех пунктов, что ты в своих показаниях сбивчив, ибо ты говоришь, что произнёс такую-то угрозу, но не имел намерения поступать согласно ей. Имеются к тому же различные улики. Их достаточно для того, чтобы подвергнуть тебя допросу под пытками. Поэтому мы объявляем и постановляем, что ты должен быть пытаем сегодня же, в такие-то часы. Приговор произнесён» – Вот только жаль портить такую кожу, – проворчал инквизитор, стягивая запястья Сфорцы за спиной грубой веревкой, туго накладывая виток за витком, аккуратно, с предвкушением, словно готовя себе невиданное лакомство. Инквизитор два не облизывается в нетерпении, желая вкусить волнующего зрелища чужих мук. Кардинал бросила на него исподлобья полный презрения и ненависти взгляд. Матвей улыбнулся ей и крепко затянул узел, перебрасывая веревку через блок под потолком. «Если судья безуспешно ждал некоторое время признаний обвиняемой, которая была неоднократно увещеваема, то, имея уверенность в том, что обвиняемая продолжает запираться в правде, он приступает к умеренным пыткам, не прибегая к кровопролитию», - процитировал испанец излюбленное руководство, которое знал от корки до корки не хуже устава гарнизонной и караульной службы . - О, я кое-что забыл, – промурлыкал он и заголил ноги женщины, обвивая их веревкой, туго стягивая вместе тонкие щиколотки, обтягивая ею над коленями едва скрытое тонкой рубашкой тело, спускаясь снова вниз, привязывая свинцовый груз. Инквизитор испытывал почти какое-то животное наслаждение от того, как она трепещет в его руках, словно птица, пойманная в силки. Теперь эта гордая птица, летавшая высоко, сидит в его клетке, и в его власти обломать ее крылья. Он возложил руку на голову кардинала и произнес мягким своим голосом древнюю формулу: «Я заклинаю тебя горчайшими слезами, пролитыми нашим Спасителем и Господом Иисусом Христом на кресте для спасения мира. Я заклинаю тебя самыми горячими слезами преславной девы, его матери, пролитыми ею над его ранами в вечерний час, а также и всеми слезами, пролитыми здесь, на земле, всеми святыми и избранниками божьими, глаза которых бог отёр теперь от каждой слезы для того, чтобы ты, поскольку ты невиновна, пролила бы слёзы. Если же ты виновна, то слёз не лей. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь». Поплевав на руки Матвей с ухмылкой потянул веревку. Связанные руки женщины поднимались все выше и выше, страшная боль в вывернутых плечах поднимала ее вверх, тянула под самый потолок и снова обрушивала вниз, на каменные плиты пола, вызывая в суставах новую волну нестерпимой муки. Груз, привязанный к ногам, раздирал щиколотки, распяливая тело, разрывая мышцы и связки. Тело выгибалось от напряжения, суставы трещали, и дикая боль пронзила ее. Казалось, еще немного – и сами ее кожа и нервы треснут, кровя от чудовищной раздирающей силы. Боль поглощала ее – она, казалось, стала живой, разумной, и терзала жертву, будто обучаясь этому заново, затрагивая все новые и новые сплетения нервов. Она переливалась и играла словно бриллиант, который бережно ограняет искусный в этом деле мастер – творец и зодчий в своем роде, возводящий целый храм боли на руинах изувеченного тела. Катерина молилась, чтоб сознание покинуло ее, чтобы не чуять невыносимых мук. Заметив, что глаза женщины закатываются под лоб, Матвей ухмыльнулся и окатил ее из ведра ледяной водой, приводя в чувство. - Эй, не так быстро, детка! – проворчал бывший наемник. Мокрая, она была еще соблазнительней: вытянутая как струна, беспомощная, с заведенными за спину тонкими руками, в облепивших тело одеждах. С растрепанных ее волос текла по лицу вода, как слезы, рисующие влажные дорожки. На нее невозможно было не залюбоваться. Матвей скрипнул зубами – уж больно хороша, и размахнулся злым быстрым движением. Свистнув в воздухе, ременная плеть обожгла кардинала болью, полосуя спину и ноги. Катерина дернулась, пытаясь уклониться от рассекающих кожу точных ударов. Сведя зубы он хлестал и хлестал ее, пока женщина не выбилась из сил в бесплодных попытках и почти затихла, смирившись с неизбежным. Боль становилась сладкой, тягучей. Сквозь разодранную рубашку стали проступать кровавые разводы. Она, переступив болевой порог и словно глядя на свое тело со стороны, отрешенно смотрела как на влажной белой ткани расцветают невиданные алые цветы, почти находясь не то в трансе, не то в умопомрачении за гранью физического существования. Наверное, так чувствовали себя христианские мученики, принимая долгую и мучительную кончину, при жизни воспарив над самим собой, словно на ангельских крыльях. - Вот черт! – побормотал Матвей и вынул нож из голенища. - Этак я ничего из нее не вытащу. Испанец одним махом обрезал спускающуюся с потолка веревку, и безвольное тело рухнуло ему под ноги. Лезвие зловеще блеснуло и с треском распороло тонкую ткань, приятно холодя израненную кожу. Жадно горящим глазам инквизитора предстала вся прелесть женского тела. Испанец склонился над ней, наматывая на ладонь длинные влажные волосы. - Ты будешь говорить? – хмыкнул он и провел пальцем по приоткрытым губам кардинала. Его движения были нежны и ласковы, и тут с какой-то молниеносной ловкостью он ударил ее по лицу. Во рту тут же стало солоно от крови, и из уголка губ потекла тонкая красноватая струйка. Бывший наемник грубо потянул ее за волосы, поставил на колени, и немного подтянул к себе, обозначив вполне конкретное направление. - Давай, детка, и только попробуй укусить – я выбью все твои жемчужные зубки. Но прикосновения ее губ были грубы и неумелы, поэтому Матвей раздосадовано оттолкнул женщину, ткнув ее лицом в пол, еще выше поднял связанные за спиной запрокинутые руки, отчего Сфорца застонала от боли в вывернутых суставах. Не сдержавшись и кусая пересохшие губы испанец жадно мял влажную грудь, впиваясь в нее грязными ногтями. Он вошёл резко и двигался ровно, медленно выходил и снова вгонял нетерпеливо ноющую плоть в ее горячее лоно, испытывая неописуемое удовольствие от ее попыток сопротивляться. Она протестующе вскрикнула. - Молчи, – заткнул ей рот ладонью инквизитор, сторожко оглядываясь на дверь. Матвей задвигался торопливо и отчаянно, пытаясь быстрее насытиться, украдкой, пока наслаждение, короткое и острое, не обожгло его, как кнутом. Опомнившись, пытаясь выровнять сбившееся дыхание он отнял руку от лица кардинала, на которой остались следы от ее зубов. - Вам не угодишь, брат Матвей, – отплевываясь от набившихся в рот волос, пробормотала Сфорца. – То велите мне говорить, то угрожая, заставляете меня молчать. Впрочем, последнее вам куда предпочтительнее – завтра меня будет допрашивать кардинал Медичи, и вам будет выгодно, чтоб я молчала о… здешних порядках и привычках его подчиненных. Так что не думаю, что в ваших интересах заставлять меня говорить. Молчать – так молчать обо всем. Не так ли?
"Молчать обо всем"
Автор: собственно, я
Размер: мини, 1493 слова
Персонажи: Матвей/Катерина Категория: гет Жанр: PWP
Рейтинг: NC-21
Краткое содержание: Примечание: БДСМ
читать дальшеДвери скрипнули за ее спиной, как зло сомкнутые зубы, когда герцогиню Миланскую самым бесцеремонным образом втолкнули в камеру. В лицо ей ударил спертый, сырой запах склепа – тени старых мук и смертей, прячущихся по углам этого каменного мешка. - Добрый день, ваше высокопреосвященство, – прозвучал где-то рядом мягкий, почти ласковый голос. Инквизитор отделился от темной стены и, словно материализуясь из самого пропахшего мышами мрака, приблизился к Сфорце, неслышно ступая даже в подкованных хромовых сапогах. В полутьме он казался Катерине размытым красным пятном, и черный крест на его груди зиял зловещей сквозной дырой, как будто на сердце его лежала распятая тьма. - Очень рад вас видеть. Как жаль, что это происходит в подобных обстоятельствах, – покачал головой брат Матвей и притворно вздохнул, поглядывая на стоящую перед ним хрупкую блондинку в конвойных наручниках. За время ареста кардинал Сфорца заметно осунулась, но была столь же хороша собой, столь же красива этой светлой одухотворенной красотой, от которой было невозможно отвести глаз даже инквизитору. - Присаживайтесь, – махнул рукой испанец в сторону расшатанного табурета, рассеянно просматривая документы. -Ай-яй-яй, кардинал Сфорца, до чего же вы упрямы. Вы продолжаете отрицать свою вину. А ведь измена – это серьезное преступление, ваше высокопреосвященство, – оскалил он белые, мелкие, словно у кошки, зубы. - Государственная измена. Раньше за такое рубили голову, но разве это кара? Долго ли умеючи р-раз, – провел он ногтем по белой шее. – И все. За измену стоит колесовать и четвертовать. Но чтоб вас казнить, мне необходимо признание. Но, увы и ах, вы мне его дать отказываетесь в который раз. - Я не знаю, что с вами сделаю, – тихо прошептал испанец ей на ухо. - Я выжег бы эти глаза, полные самоуверенной гордыни. А эти ручки, что так мастерски подписывали бумаги, надо бы зажать в тиски… – хохотнул он, сжав стальной хваткой и медленно выкручивая руку. - Маленькие хрупкие ручки, неправедно правившие. Их нужно сжимать по чуть-чуть, до хруста, чтоб кровь потекла. У меня очень богатый опыт в этом деле. Еще до службы в инквизиции я хорошо умел вырывать ногти, ваше высокопреосвященство, – почти ласковым тоном сказал Матвей, скользя сухими, как в лихорадке, губами по тонким пальцам, таким беззащитным без девственно-белых перчаток. – Но я не буду этого делать. Пока что. Катерина едва сдержалась, чтоб не плюнуть в насмешливое смуглое лицо. Дьявол – слуга Господа, какая чудовищная ирония. Ну почему же ирония? Именно дьявол в своем темном и огненном пекле карает грешников по грехам их. Многие говорят, что он черен, глаза его страшны, а плоть – холодна как лед. Как ошибаются эти многие – плоть его была горяча, как и обычная человеческая, хотя это и был самый всамделишный дьявол, лукавый, жадный до чужих мук, масляно щурящий глаза. «Дьявол бродит, аки лев рыкающий» сказано в писании – неправда, не лев, - как кот в ожидании лакомого куска – вкрадчивый и ступающий мягко и неслышно, спрятав когти. - Вы у меня выложите все… - мурлыкал он. - Стоит мне только пожелать. «Мы, судья и заседатели, принимая во внимание результаты процесса, ведомого против тебя, такого-то, из такого-то города, такой-то епархии, пришли к заключению, после тщательного исследования всех пунктов, что ты в своих показаниях сбивчив, ибо ты говоришь, что произнёс такую-то угрозу, но не имел намерения поступать согласно ей. Имеются к тому же различные улики. Их достаточно для того, чтобы подвергнуть тебя допросу под пытками. Поэтому мы объявляем и постановляем, что ты должен быть пытаем сегодня же, в такие-то часы. Приговор произнесён» – Вот только жаль портить такую кожу, – проворчал инквизитор, стягивая запястья Сфорцы за спиной грубой веревкой, туго накладывая виток за витком, аккуратно, с предвкушением, словно готовя себе невиданное лакомство. Инквизитор два не облизывается в нетерпении, желая вкусить волнующего зрелища чужих мук. Кардинал бросила на него исподлобья полный презрения и ненависти взгляд. Матвей улыбнулся ей и крепко затянул узел, перебрасывая веревку через блок под потолком. «Если судья безуспешно ждал некоторое время признаний обвиняемой, которая была неоднократно увещеваема, то, имея уверенность в том, что обвиняемая продолжает запираться в правде, он приступает к умеренным пыткам, не прибегая к кровопролитию», - процитировал испанец излюбленное руководство, которое знал от корки до корки не хуже устава гарнизонной и караульной службы . - О, я кое-что забыл, – промурлыкал он и заголил ноги женщины, обвивая их веревкой, туго стягивая вместе тонкие щиколотки, обтягивая ею над коленями едва скрытое тонкой рубашкой тело, спускаясь снова вниз, привязывая свинцовый груз. Инквизитор испытывал почти какое-то животное наслаждение от того, как она трепещет в его руках, словно птица, пойманная в силки. Теперь эта гордая птица, летавшая высоко, сидит в его клетке, и в его власти обломать ее крылья. Он возложил руку на голову кардинала и произнес мягким своим голосом древнюю формулу: «Я заклинаю тебя горчайшими слезами, пролитыми нашим Спасителем и Господом Иисусом Христом на кресте для спасения мира. Я заклинаю тебя самыми горячими слезами преславной девы, его матери, пролитыми ею над его ранами в вечерний час, а также и всеми слезами, пролитыми здесь, на земле, всеми святыми и избранниками божьими, глаза которых бог отёр теперь от каждой слезы для того, чтобы ты, поскольку ты невиновна, пролила бы слёзы. Если же ты виновна, то слёз не лей. Во имя отца и сына и святого духа. Аминь». Поплевав на руки Матвей с ухмылкой потянул веревку. Связанные руки женщины поднимались все выше и выше, страшная боль в вывернутых плечах поднимала ее вверх, тянула под самый потолок и снова обрушивала вниз, на каменные плиты пола, вызывая в суставах новую волну нестерпимой муки. Груз, привязанный к ногам, раздирал щиколотки, распяливая тело, разрывая мышцы и связки. Тело выгибалось от напряжения, суставы трещали, и дикая боль пронзила ее. Казалось, еще немного – и сами ее кожа и нервы треснут, кровя от чудовищной раздирающей силы. Боль поглощала ее – она, казалось, стала живой, разумной, и терзала жертву, будто обучаясь этому заново, затрагивая все новые и новые сплетения нервов. Она переливалась и играла словно бриллиант, который бережно ограняет искусный в этом деле мастер – творец и зодчий в своем роде, возводящий целый храм боли на руинах изувеченного тела. Катерина молилась, чтоб сознание покинуло ее, чтобы не чуять невыносимых мук. Заметив, что глаза женщины закатываются под лоб, Матвей ухмыльнулся и окатил ее из ведра ледяной водой, приводя в чувство. - Эй, не так быстро, детка! – проворчал бывший наемник. Мокрая, она была еще соблазнительней: вытянутая как струна, беспомощная, с заведенными за спину тонкими руками, в облепивших тело одеждах. С растрепанных ее волос текла по лицу вода, как слезы, рисующие влажные дорожки. На нее невозможно было не залюбоваться. Матвей скрипнул зубами – уж больно хороша, и размахнулся злым быстрым движением. Свистнув в воздухе, ременная плеть обожгла кардинала болью, полосуя спину и ноги. Катерина дернулась, пытаясь уклониться от рассекающих кожу точных ударов. Сведя зубы он хлестал и хлестал ее, пока женщина не выбилась из сил в бесплодных попытках и почти затихла, смирившись с неизбежным. Боль становилась сладкой, тягучей. Сквозь разодранную рубашку стали проступать кровавые разводы. Она, переступив болевой порог и словно глядя на свое тело со стороны, отрешенно смотрела как на влажной белой ткани расцветают невиданные алые цветы, почти находясь не то в трансе, не то в умопомрачении за гранью физического существования. Наверное, так чувствовали себя христианские мученики, принимая долгую и мучительную кончину, при жизни воспарив над самим собой, словно на ангельских крыльях. - Вот черт! – побормотал Матвей и вынул нож из голенища. - Этак я ничего из нее не вытащу. Испанец одним махом обрезал спускающуюся с потолка веревку, и безвольное тело рухнуло ему под ноги. Лезвие зловеще блеснуло и с треском распороло тонкую ткань, приятно холодя израненную кожу. Жадно горящим глазам инквизитора предстала вся прелесть женского тела. Испанец склонился над ней, наматывая на ладонь длинные влажные волосы. - Ты будешь говорить? – хмыкнул он и провел пальцем по приоткрытым губам кардинала. Его движения были нежны и ласковы, и тут с какой-то молниеносной ловкостью он ударил ее по лицу. Во рту тут же стало солоно от крови, и из уголка губ потекла тонкая красноватая струйка. Бывший наемник грубо потянул ее за волосы, поставил на колени, и немного подтянул к себе, обозначив вполне конкретное направление. - Давай, детка, и только попробуй укусить – я выбью все твои жемчужные зубки. Но прикосновения ее губ были грубы и неумелы, поэтому Матвей раздосадовано оттолкнул женщину, ткнув ее лицом в пол, еще выше поднял связанные за спиной запрокинутые руки, отчего Сфорца застонала от боли в вывернутых суставах. Не сдержавшись и кусая пересохшие губы испанец жадно мял влажную грудь, впиваясь в нее грязными ногтями. Он вошёл резко и двигался ровно, медленно выходил и снова вгонял нетерпеливо ноющую плоть в ее горячее лоно, испытывая неописуемое удовольствие от ее попыток сопротивляться. Она протестующе вскрикнула. - Молчи, – заткнул ей рот ладонью инквизитор, сторожко оглядываясь на дверь. Матвей задвигался торопливо и отчаянно, пытаясь быстрее насытиться, украдкой, пока наслаждение, короткое и острое, не обожгло его, как кнутом. Опомнившись, пытаясь выровнять сбившееся дыхание он отнял руку от лица кардинала, на которой остались следы от ее зубов. - Вам не угодишь, брат Матвей, – отплевываясь от набившихся в рот волос, пробормотала Сфорца. – То велите мне говорить, то угрожая, заставляете меня молчать. Впрочем, последнее вам куда предпочтительнее – завтра меня будет допрашивать кардинал Медичи, и вам будет выгодно, чтоб я молчала о… здешних порядках и привычках его подчиненных. Так что не думаю, что в ваших интересах заставлять меня говорить. Молчать – так молчать обо всем. Не так ли?
@темы: Trinity Blood, фанфики