накатило

[bellumfrigidum]

ОДНО МГНОВЕНИЕ НОЧИ
Автор:_Panzer__Magier
Фендом: старая добрая торибла
Рейтинг:детский
Пейринг: Изя/Катерина
Жанр:ебу и плачу
Размер: драббл
Дисклаймер: руки в курсе дела




За окном дремала, укутавшись в глухую ночь, утомившаяся за день шумная Вена. Дремала чутко, помаргивая фарами одиноких авто, оглашаясь голосами одиноких пьянчуг. Фонари тускло светили в сырой весенней мгле словно огоньки, бродящие по болотам. Легенды говорят, что это души сгибших в трясине людей. Трясина всегда затягивает – будь то городские трущобы либо лесная топь. Над непогасшим городом бродило беспокойное красноватое зарево, и в нем, словно кружок лимона в чашке, плавала круглая, одутловатая луна.
Свет ее вползал в окна замка, прыгал по стопкам ветхих, сваленных, где попало, бесценных книг, купался в забытом бокале вина, на дне которого оседал сигаретный пепел. Он шагал по клавишам старого пианино, скользил по истрескавшемуся лаку, испещренному прожжёнными следами.
В разоренной кровати на комканных, сползших простынях лежали двое. Светловолосая женщина крепко спала, и ее чистое и строго очерченное лицо казалось голубоватым и полупрозрачным, как лунный камень. Желтые отблески путались в ее растрепанных волосах, словно павшие листья в траве.
Тусклый свет бродил по комнате на цыпочках, чтобы не разбудить ее, а время, неумолимо отмериваемое маятником, тихо пряталось по углам до рассвета. А мужчина не спал. Он смотрел на Катерину, и во взгляде его непроглядно - черных глаз таилось сто демонов и сто тайн. Некоторых демонов боялся он сам. Некоторых тайн не хотел открыть себе самому.
Он неотрывно смотрел на нее и любовался редкой болезненно - бледной красотой, хрупкой, словно у начинающего увядать цветка. Обыкновенно, его засовывают меж страниц тяжелой книги, которую редко читают, чтобы через много лет случайно достав пропыленный том, найти его там. Казалось, мужчина хотел сохранить в памяти каждую черту как сухой лепесток, который, утратив свой цвет с годами, продолжает пахнуть. Маг знал - она уйдет тихо, как осыпающаяся белая роза, а не как бабочка, которых протыкают иглой еще живыми, чтобы все увидели красоту ее широко распахнутых в агонии крыльев. И почему-то от этой мысли на душе стало как –то муторно. Исаак так привык к изменчивости и быстротечности смертных, что уже сам сомневался в том, есть ли у него самого душа. Казалось, он будет стоять вечно, темный и непреклонный, как каменная стена. Пускай по ней ползет зеленый плющ – он растёт, окутывает ее все больше и больше, взбирается упрямо на ее неподатливую каменную спину, но время сжинает и его – он сохнет и падает подножью горсткой прутьев.
Наверное, он ни к кому не испытывал никаких чувств, а может про это давно забыл. Даже к фюреру: это была обреченность бессмертных коротать свое одиночество вдвоем. Наверное, потому маг так привязался к этой неулыбчивой белокурой женщине. Потому, что Исаак знал - она не вечна. Он любил ее пока мог, как наслаждаются кратким солнечным деньком в позднюю свою осень . Так ловят снежинку, мгновенно тающую на ладони. Он осторожно ткнулся губами в теплый пробор светлых волос, пахнущих горько и тепло, и в самом деле как день поздней осени – горько, как прелая листва.
Старинные часы стучали размеренно, как сердце спокойно спящего человека. Катерина спокойно спала на худом плече, опутанная нитями чужих длинных волос, черных, как ночные воды. Они стекали с ее белоснежной кожи, терялись в простынях, но уже не жили своей жизнью - лежали покорно, как мертвые змеи. Мужчина глядел на нее сквозь темноту с грустной улыбкой, странно, неотрывно. А она спала. В квадратах, начерченных заблудившимся лучом луны, прыгала, играя в классики, книжная пыль. Эта комната пахла так же, как ее спальня в палаццо Спада: старым деревом и камнем, крахмаленными простынями, и женщине казалось, что она вовсе не в сырой комнате под крышей венского замка, а в Риме, и в ее окна рвутся ветви старого сада и запах белой сирени. И чудилось ей, бередя чуткий сон давно знакомое с детских лет, безумно и горько любимое лицо с ледянистыми, светлыми глазами, полными отрешенности и затаенной грусти. Сквозь дремоту она чувствовала холодок кожи тонких пальцев, щекой ощущала худое, мальчишеское плечо. Женщина, не открывая глаз, наощупь провела по лицу, чувствуя чужие сухие губы, прикосновение скользящей по ее коже гривы спутанных волос. Катерина рассеянно и нежно улыбнулась, не открывая глаз, наматывая на руку бесконечно длинную прядь.
- Авель, ну брось…
Исаак резко сел в постели, распахнув черные, остановившиеся глаза, в которых вспыхнула, разорванная в клочья темнота, закружившаяся черной воронкой омута. Если вспышка может быть кромешно-черной, как самая темная тьма, если холод может обжигать как самое всепожирающее пламя, то это была пустота, исполненная ими, как преисподняя сотворения всего сущего.
Губы мага зло и брезгливо искривились. Он презрительно бросил:
- Какая же ты все-таки лживая сука, Катерина.