[bellumfrigidum]

u>Глава 7 (куцая)Что день грядущий нам готовит
-Послушай меня, Исаак! – зарычал Бальтазар, склоняясь над столом мага, и почти вплотную приблизив к его лицу оскаленные клыки – Если твое зверье завтра облажается, я лично сотру его в порошок!
Кемпфер скривился, как будто от дыхания Василиска веяло несварением желудка или сверхкариозным, разлагающимся посмертно зубом и выпустил струйку табачного дыма тому в лицо, вероятно с целью дезинфекции.
- Ты мерзкий педофил и зоофил! - Нойман с остервенением плюнул в камин. Камин вспыхнул, как юная девица из монастырской школы, услышавшая подобные слова.
- Я и некрофилией не побрезгую… – ухмыльнулся маг, откидываясь в кресле и медленно перекидывая носу на ногу, как актриса в старинном фильме. За его спиной закопошились шипящие и булькающие демоны, похожие на тягучий расплавленный асфальт. Роммель, сидевший ранее на краюшке стола, в мгновение ока вспорхнул на шкаф, испуганно поглядывая оттуда на грядущую битву титанов.
- …И групповым сексом – переложил другую ногу Кемпфер, прищуривая глаза.
- С этим? – показал куда-то в сторону не то кота, не то извивающихся теней Василиск – Увольте…
- А вот и уволю! – рыкнул панцермагир, сбивая пепел на сияющие сапоги Ноймана – И сколько можно тебя-то в ордене терпеть?
Василиск схватил мага за ворот, из его рук метнулись костяные лезвия, и за плечами Бальтазара тут же угрожающе выросли демоны. Роммель достал из кармана флейту и заиграл. Кабинет огласился бодрыми звуками «Танца с саблями», под который Василиск стал лихо отплясывать, сверля налитыми кровью глазами хохочущего мага, но это только добавляло танцу артистизма.
- Ах ты ж…- проскрипел фон Нойман, но тут прихотливая фантазия мальчишки подсказала ему сыграть классический матросский танец «Яблочко», выделывая мастерские коленца. Василиск хотел из последних сил подгрести к дверям, когда новый поток музыки подхватил его и заставил плясать лезгинку с канцелярским ножом в зубах.
- Асса! – грациозно став на одно колено, хлопал наматывающему круги вокруг стола танцору маг: – Ай, маладэц!
Сбежавшиеся на крики остальные орденцы с недоумением сбились в дверях, поглядывая на Василиска, пританцовывающего под странную мелодию, и панцермагира весело напевавшего странные слова «хава нагила, хава нагила, хава нагила хава нагила вэ-нисмэха», покачивавшего в такт мелодии заложенными за жилет руками.
Каспар, закутанный в изящный китайский халатик и с маской на лице, (дабы к завтрашнему теракту выглядеть свежо и моложаво), одобрительно покачал головой:
- А они оба довольно пластичны. Даже не знал, что братишка так умеет!
Бальтазар злобно уставился на фройляйн Касси, и, едва музыка стихла, без сил мешком упал на пол.
Но Крысолов лишь перевел дух для того, чтобы исполнить цыганочку с выходом, под которую орденцы начинают вполне убедительно изображать собой ромал. Хельга и Касси затрясли развевающимися подолами, отчего панцермагир побледнел и сильно изменился в лице.
- Всё-ё-ё! – истошно заорал он – Табор! Табор уходит нафиг!!!
После потасовки в дверях и выволакивания прочь останков Бальтазара, изрядно потоптанного в танце собственными братьями, Кемпфер облегченно вздохнул и закурил, развалившись в кресле.
Его взгляд упал на затаившегося на шифоньере взъерошенного Роммеля, покрытого клочьями пыли.
- А ну слазь сейчас же! Кажется, тебя надо хорошенько вымыть!
Заслышав это кот ощетинился , но худая и цепкая рука схватила его за шиворот.
Роммель вжался в самый угол огромной ванны, наполненной такой горячей водой, что бедолаге казалось, что еще немного - и она превратится в чистый кошачий бульон с плавающими в нем клецками пены. Сам панцермагир с удовольствием нежился в кипятке, отогревая старые кости. От невыносимого душного тепла его бледная синюшная кожа даже ни капли не раскраснелась. Черные намокшие волосы покачивались в толще воды, похожие на морские водоросли, которые качает и выбрасывает на берег прибой. Роммель, играя, подцеплял скользкие пряди коготками, но они, словно живые, выскальзывали и проворно, как тонкие рыбки-уклейки стремились в воду.
Вода дрожала на ресницах сомкнутых глаз Кемпфера, и словно выточенное в кости лицо его было полно суровой строгой безмятежности, словно пейзаж заснеженных гор, тающих в облаках, зацепившихся за их вершины.
- Герр Исаак… - сказал Роммель, задумчиво проводя пальцем по сбегающей с худого плеча капле. Один глаз мага лениво приоткрылся черной кошачьей щелкой.
- А вы будете жалеть, если я завтра погибну? – тихо спросил юноша.
Черные глаза смотрели на него немигающе, говоря все и ничего, как всматривающаяся в душу бездна. Маг только потрепал парнишку по русым, взъерошенным волосам.
Он поднялся из воды иссиня-белый, тонкий и стремительный, как лезвие ножа. Он замотал Крысолова в свой халат и бережно понес на руках в темноту спальни. Роммель прижимался к влажной и холодной груди и на его лицо падали тяжелые искрящиеся капли с тяжелых черных волос, пахнущих странной горечью и химическим неистребимым запахом аптеки.
- Пойдём, дитя мое. Нас завтра ждет тяжелый день.
Бальтазар с раздражением крутнул ручку смесителя, но из трубы вместо текущей воды донеслось протестующее рычание
- Если в кране нет воды- значит выпили…виноват в этом Исаак – резюмировал Нойман.
**
Небо на западе постепенно светлело, над Римом занимался невиданно яркий рассвет, расчерчивающий холодные облака розоватыми и золотыми щедрыми мазками. У распахнутого окна, выходящего на Виа дель Корсо, курил высокий длинноволосый мужчина. Красноватые отблески посверкивали в его черных немигающих глазах, как бродит искра в уже было потухших, но разворошенных кочергою углях.
Он стоял, глядя на просыпающийся внизу город и слабая улыбка играла на его губах. Взгляд мужчины был ожидающим и решительным. Так, верно, глядел на ленту Рубикона Цезарь, так глядел Френсис Дрейк на тени мачт Великой Армады, ложащиеся на морские волны. Конечно, семитский профиль черноволосого мало напоминал великого римлянина Юлия, да ничего лихого и ухарского от пирата в его наружности не было, но, тем не менее, его взгляд был таким же. Взгляд человека, которому бросили вызов.
- Ну что ж, госпожа Сфорца – улыбнулся он каким-то своим мыслям – Потанцуем?
Рассвет был ал и пророчил недоброе. Он кипел в окне палаццо Спада ,стекал по стеклам, красный и золотой, как облачение кардинала. Сфорца стояла с отрешенным взглядом, в то время когда над ней колдовали горничные. Нижнее платье сдавило ее горло жестким воротником, стальные кости корсета стянули тонкую талию, тяжелая мантия легла на ее плечи, как святое бремя, как символ ее обязанностей и долга. Долга, ради которого она сегодня идет на риск, возможно даже на смерть. Но ей не привыкать, той, у которой смерть стоит всегда за плечами. Даже целых две смерти: стальная с двумя револьверами и алоокая с косой, из плоти и крови. А той, кто повелевает смертью, не пристало бояться.
Две смерти – пожалуй, слишком много для одного человека, пусть даже для кардинала. А где две смерти, там третьей не бывать. Возможно…



Глава 8. Две пули для доктора
Рано утром по пути следования крестного хода то там, то сям появлялась машина с подъёмной платформой. За рулем ее был светловолосый мужчина, в узком, скрытом длинной челкой лице которого чудилось что-то звериное. В этом одетом в потасканную робу, всколоченном детине легко было опознать скорее грубого, искусного во владении непечатным словом пролетария, нежели знакомого нам господина Вильгельма, лишенного белого костюма. Он довольно талантливо играл свою роль, поминутно выходя из кабины, чтобы поругаться с карабинерами и отправить к анонимной матери других водителей, в то время как на платформе маячил крайне деловитый техник в очках. Коротко стриженный синеволосый мужчина воодушевленно ковырял висевшие на столбах наличествующие громкоговорители (в основном ремонт состоял в выбрасывании из оных воробьиных гнезд и всякой набившейся туда дряни) и устанавливал новые. Ему подавала инструменты крайне странная барышня с лиловыми волосами, облаченная в комбинезон работника коммунальных служб.
- Эй, за баранкой! Куда прешь, бодлива мать?!!– гаркнул усатый сержант, пытаясь перекричать гул и скрежет поднимаемой люльки – Ты как сюда заехал? Дорогу приказано перекрыть, так что выметайся! Вон люди уже собираются, не видишь что ли.
Звероподобный парень окинул жалкую кучку зевак суровым взглядом и грозно хлопнул дверью:
- А мне до……И….В…Я на вас….И вообще…..(многоточия на письме заменяют автору звук «Пи!», а так как из печатных слов в речи нашего друга присутствовали лишь предлоги, предложение слегка кажется нелогичным) Велено проверить эти хреновины – и кошка не ходи.
Между препирающихся до хрипоты шофером и сержантом скромно стоял, засунув палец в рот, худенький светловолосый подросток в белой рубашечке, похожий на мальчика из церковного хора. Он внимательно слушал произносимые ругательства и видимо фиксировал их в своей памяти на всякий случай. К груди он нежно прижимал флейту, а на его шее был повязан пышный черный бант.
Мужчины с недоумением воззрились на пацана, увлеченно ковыряющегося в носу.
- Мальчик, пошел нахрен отсюда – крикнул сержант - Оркестр и хоры в том конце улицы.
Мальчик согласно кивнул и вприпрыжку ушел в совершенно противоположную сторону, оставив наших «интеллигентов» выяснять отношения.
Черноволосый худой мужчина в черном сюртуке стоял перед окном, выходящим на перекрытую Виа дель Корсо. Он с леньцой холеного хищника глядел на прибывающих людей, вслушиваясь в нарастающий гул, свистки и нестройные звуки репетировавшего в отдалении оркестра. В его пожелтевших от никотина пальцах была зажата сигарилла. Мужчина растянул в улыбке тонкие губы, увидев пробирающегося сквозь толпу светловолосого подростка. Роммель (а это был именно он) остановился, как будто почувствовав на себе этот странный взгляд. Для него он был привычным и успокаивающим: пуст, но уютен, как теплая, душная темнота спальни, где пахнет лавандой, хранимой с бельем, и теплой ото сна кожей. Крысолов отчетливо не видел мага, лишь его зыбкую тень на колышущейся шторе, но он явственно чувствовал и знал, что Исаак рядом. Что Исаак смотрит на него.
Звон колокола возвещал начало крестного хода. С папиросы мага неслышно упал пепел. Звон нарастал, то захлебываясь высокими нотами, то раскатывался по городу щемящим гулом, словно прибой. Испуганные голуби взмыли с колокольни, наполняя утро трепетом крыл.
- Пора - сказал отец Найтроуд, поправляя очки. Безмолвный Трес проверил обоймы и вопросительно уставился на хозяйку. Сфорца прикусила губу и уткнулась лицом в ладони, как безмерно уставший, собирающийся с силами человек. И на секунду она и в самом деле показалась ему такой слабой и надломленной, что вновь напомнила круснику ту испуганную девочку с огромными, полными плещущимися на дне болью и страхом глазами. Авель неловко потрепал ее по руке, и отвел тугие золотые локоны, пытаясь заглянуть в бледное склоненное лицо.
- Катерина! – мягко сказал он – Не бойся, я буду рядом. Я и Трес, мы защитим тебя… Но когда Сфорца подняла на него прозрачные серые глаза, в них была только твердая решимость. Она расправила плечи, как будто у нее за спиной были незримые грифоньи крылья отваги. Как будто она сама была воплощенная холодная сила и бесстрашие.
- Из той второй записки мы знаем, где будет в тот момент он. Напротив мы поставили двух снайперов… - сказал крусник.
- Я ей мало верю … - нахмурилась Катерина – Да и экспертиза показала, что подчерк не имеет ничего общего с первым корреспондентом.
Кардинал молча двинулась вперед. Две смерти – стальная и алоокая, почтительно следовали за ней.
**
Толпа все прибывала и прибывала, зеваки стекались отовсюду – живые ручьи хлынули из переулков на улицу, образуя людскую реку. Над толпою реяли развешенные меж домами флаги, и хриплый бас большого колокола сзывал весь древний Рим поклониться Элиссе, карфагенской святой. Заливисто тявкали с переливом малые колокола, как будто псы, настороженно встречающие редкого гостя у калитки. Людская река шумела и текла, ширилась и разливалась по обе стороны узкой улочки, с нетерпением ожидая выноса мощей.
- Гастроли истлевших костей – рассмеялся своей мысли черноволосый господин, куривший у окна – В мире, где сам бог носит звание полковника, лейтенант аэрокосмических войск ООН Элисса может рассчитывать разве что на звание святой! Интересно, что бы сказала она сама, зная что у ее бренных останков выстроится целая очередь чахоточных, юродивых и калек в надежде на исцеление? Бесплодные женщины и бездарные политики, сирые и убогие молитесь лейтенанту! Падайте в ноги и обращайте к ней свои молитвы, авось она заступится за вас! – захохотал мужчина и тут же зашелся застарелым кашлем.
**
- Говорят, это самая последняя разработка – кивнула головой Паула, поглядывая, как возятся охранники кардинала, упаковывая Медичи в мудреный бронежилет – Кевлар!
Прислонившийся к дверному косяку брат Матвей уважительно кивнул и со сдержанным любопытством профессионала обозревал новинку.
- Новое – хорошо забытое старое – назидательно сказал наемник, пожевав зажатую в зубах спичку. Брат Арне навел видавшие виды механические часы:
- Значит оттуда вам, ваше высокопреосвященство, нужно убраться ровно в 08.20. Именно на это время назначено выступление наших «дорогих друзей».
- Главное, чтоб Орсини не наломал дров – пробубнил кардинал.
**
- Они двинулись… «Идущие на смерть приветствуют тебя» – иронично рассмеялся Исаак, глядя в распахнутое окно. Толпа неистово шумела, выплескиваясь с тротуаров, то тут же потухала, загоняемая за ограждение карабинерами. Сверкающие хоругви, которые несли обряженные в белое служки, метались на ветру, словно драконьи крылья; ветер доносил до мага отзвуки духовых инструментов. Шествие началось. Оно лилось словно сверкающий поток средь берегов – священнослужители в роскошных одеяниях медленно шли меж толпы, терпеливо жмущейся у ограды. Единственных два узких переулка, отходящих от прямой были перегорожены уже знакомой нам машиной с люлькой, за рулем которого сидел Гудериан, резавшийся в подкидного с Лоэнгрином, и обшарпанным мусоровозом, за баранкой которого сидела весьма недовольная фройляйн Скорцени, обряженная в оранжевый жилет со светоотражателями.
Гудериан поминутно смотрел в окно, где маячила знакомая угловатая тень с характерным профилем.
Маг негромко запел и его голос тонул в гуле и реве музыки за окном, запел тихо, так тихо, что вряд ли он сам слышал себя. Это была старинная песня на давно забытом языке. Сколько он их видел стран и городов, знал столько языков и книг, сколько он помнил лиц и песен, но почему то- в этот момент ему вспомнилась именно она, смысл которой он едва помнил:
- Шел отряд по берегу, шел издалека… - пропел он, словно пробуя на вкус мотив из прошлого.
Вдоль затаившей дыхание улицы торжественно пронесли мощи в тяжелой золотой раке, рядом с которой, волнуясь до нервного тика, шел сам Папа Римский, пожелавший шествовать собственными стопами, дабы почтить этим святую Элиссу Карфагенскую, сделавшую так много для спасения человечества. Тень от балдахина, который со всей почтительностью держали над ним служители, скрадывала цвет его лица, покрасневшего так, что даже веснушки перестали быть видными. В белоснежном, расшитом золоте облачении он был похож на пасхального ягненка с открыток.
- …Шел под красным знаменем командир полка… - громче запел Исаак, вспоминая слова.
Следом за Папой шествовали кардиналы, сверкая золотом в облачениях красных, словно кровь, но особо из них выделялся своим ростом и статью Франческо Медичи, глава конгрегации доктрины веры. За спиной его маячили верные слуги господни: взирающая с холодным спокойствием на толпу сестра Паула и настороженный, натянутый, как струна Матвей. Рядом шел глава инквизиции – брат Петр, в своих начищенных до блеска огромных доспехах, похожий на рыцаря, собравшегося на турнир и почему-то забывшего лошадь, поэтому вынужденный изображать одновременно и то, и другое.
В толпе послышались одобрительные свистки и крики восхищения. Орсини слегка смутился, и розовые пятна поползли по его суровому, словно высеченному из гранита лицу. К слову, паладин смутился совершенно зря, так как внимание и восторг толпы предназначались плывущей следом во всем своем великолепии Катерине Сфорце, сияющей в ореоле безупречно завитых кудрей, как солнце в протуберанцах. Солнце из Сфорцы было из разряда « светит, но не греет» -у величественной красавицы на устах застыла неживая полуулыбка, а глаза были холодны, как вода в колодце. Вслед за лучезарным светилом почтительно тянулись планеты, тьфу, то есть подчиненные кардинала, в том числе неловкий священник с серебряным хвостом и коротко остриженный рыжеволосый парень, снискавшей своей миловидностью внимание всех девушек из толпы. Самому юноше женские знаки внимания были до аналогового фазорасщепителя, так как он был киборгом.
Но никто из этой огромной толпы, пришедшей с надеждой пробиться к чудотворным мощам и поглядеть хоть одним глазком на Папу Римского, никто не замечал с трудом пробиравшегося сквозь это вавилонское столпотворение малорослого парнишку в накрахмаленной рубашке. Он двигался ловко и стремительно, словно лесной зверек, взобравшись по пожарной лестнице на крышу ветхого дома, куда тянулись натянутые поперек улицы веревки, а вернее таинственные провода, увешенные пестрыми флажками.
Оркестр гремел, как канонада в отдалении, хор тянул нескончаемые гимны, сердце мальчишки глухо и прерывисто билось, отдаваясь гулом крови в висках. Дирижер – высокий, кудрявый юноша в безупречном фраке напряженно переглянулся через плечо с роскошно одетой дамой в толпе. Синеволосая госпожа с прической, вызывающей прямую ассоциацию с некими хлебо-булочными изделиями бросила взгляд на окно мансарды.
- Ну же, Роммель… - одними губами произнесла она – Теперь, если Сфорца поверила нашей записке, твоему покровителю крышка. Играй реквием по своему «папаше», котик!
- А теперь вступает флейта… – ухмыльнулся про себя Бальтазар, махнув палочкой.
Мальчишка забрался в мансардное окно и перевел дух. Махонькая пыльная каморка была забита какой-то мигающей аппаратурой. Дрожащие руки постучали по микрофону. Динамики, развешанные вдоль всей улицы, зашлись дребезжащим, душераздирающим визгом. Он приложил к губам флейту, и тысячекратно усиленная мелодия раскатилась по узкой улице, зажатой в каньоне старинных домов, словно цунами.
Роммель заиграл «Танец рыцарей» из « Ромео и Джульетты». Музыканты оркестра в безумии разбрасывали и рвали ноты, подхватывая суровый и безумный мотив. Бальтазар неистово дирижировал ими, и в его темных глазах играло мрачное и одухотворенное пламя. Люди метались по перегороженной улице, но отовсюду до них долетал напев этой старинной сумрачной и размашистой мелодии, похожей на взмахи сабли.
- Похоже пора – скучливо глянул на часы брат Матвей – Пойдемте, кардинал Медичи, здесь, кажется, становиться неспокойно….
Толпа безумела и бесновалась, впадая в панику, превращалась в страшную неистовую массу. Она кипела в теснине улицы, катилась смертельной волной, оставляя раздавленные, искалеченные тела. Женский визг и крики тонули в шипящем гуле. Музыка гремела и носилась над домами словно метель, наводя безумие. В грязи и крови тонули порхавшие нотные листы.
- Прокофьев! Как прекрасно – рассмеялся маг.
- Черт возьми, мы ждали покушения, но не теракта – затыкая уши ладонями, прокричала Сфорца – Это нужно немедленно остановить!
*
Снайпер, засевший на крыше, взял на прицел темную фигуру, очертания которой едва виднелись в оконном проеме. Она получила приказ убрать главу террористической группы.
«И с чего они взяли, что он именно здесь?»
Сквозняк колыхнул полупрозрачные занавеси, и монахиня отчетливо увидела в прицел подозрительно знакомый профиль. Мужчина в черном костюме сощурил темные, длинные, словно у египетского изваяния, глаза и затянулся папиросой. Его волосы змеились от легкого ветра, словно живые и почти касались колен. Он как-то странно улыбнулся и бросил взгляд в окно. Сестра Бланшетт прошептала, сжав в руке нательный крест:
- О нет, доктор Батлер! Как? О, Господи!
- Номер два, стреляйте... – произнес монотонный голос в наушниках.
Монахиня приложила руки к лицу, кусая пальцы.
- Номер три, стреляйте…
Эстер закусила губу и закрыла глаза.
В прицеле Леон Гарсия де Астуриас увидел узкое, бледное лицо розенкрейцера. Его немигающие глаза смотрели на происходящее внизу со странным выражением любопытства, пренебрежения и снисходительности. Так взрослые смотрят на нешуточные противостояния детей, играющих в войнушки. Леон и раньше приходилось убивать: не задумываясь, не размышляя, скольких – он и сам не помнил, но от этого отстраненного взгляда нечеловечьих, мудрых и старых, как сам мир глаз по его спине побежали мурашки. Ему казалось, что эти глаза неотрывно смотрят на него, как вглядывающаяся пристально бездна. Маг опустил глаза. Одуванчик беззвучно выругался и спустил курок. Дважды. Выстрелов почти не было слышно в царившем вокруг содоме.
То, что Леон видел в прицел, походило на замедленную сьемку: первая пуля ушла куда-то в гриву гладких волос и голова мага резко дернулась в сторону. Глаза его удивленно распахнулись и застыли. Худое, длинное тело стало клониться, и вторая пуля вошла в белую, накрахмаленную грудь.





Глава 9.Ну что ж, Катерина…

Маг упал, запрокинув голову, в разлете черных прядей. Он недвижимо лежал на полу среди рассыпавшихся длинных волос, словно мертвая сверзшаяся с небес птица, раскинувшая изломанные, потрепанные крылья. Лужа темной, почти черной крови растекалась вокруг его головы нимбом.
- Номер три?! Номер три?!! – зарычал голос в наушниках Леона.
- Есть…
**
Роммель вскрикнул, кусая пальцы мелкими острыми зубами. Пусть он не слышал отчетливо самого выстрела, он видел, как неразличимая ранее тень на крыше шевельнулась, и пули прошили всколыхнувшуюся занавесь. Медленно осел силуэт, таившийся за тонким полотном, словно ударенное обухом забитое животное, покорно опускающееся на колени. Трясущимися руками, путаясь в окружавших его проводах, Крысолов пытался затолкать в странный механизм тускло поблескивающий диск. Наконец машина милостиво щелкнула, и из колонок полилась запись, прерываемая истошным визгом и срежетом. Роммель злобно наподдал ногой по дьявольской технике, собранной Мельхиором из каких-то доармагеддонских деталей, и выпрыгнул из окна в толпу, над которой безумной метелью витала музыка Прокофьева и ноты псалмов.
**
Залетевшая в окно белая бумажная страница упала в темную кровь, как влажные желтые листья опускаются в осенние лужи. Из-под бледных век мага мутно блеснули черные невидящие глаза. Губы в запекшейся крови шевельнулись, словно в бреду: Исаак беззвучно повторял невесть откуда вспомнившиеся слова, его старинная песня была недопета:
- Голова обвязана, кровь на рукаве,
След кровавый стелется по сырой траве…
**
Мир вращался и кипел в глазах брата Петра. Беснующаяся толпа колыхалась вокруг него, словно море, а он, покачиваясь, возвышался над ней, как выточенная из дерева фигура на носу фрегата, которую захлестывают неистовые волны, но она грудью пронзает их, недвижимо прокладывая путь. Орсини истово молился, пытаясь заглушить дьявольскую музыку, безумным вихрем крутящуюся в его голове, застилающую глаза кровавой бешеной пеленой ярости. Толпа наседала на него, мотала паладина, словно прибой утлую лодку, но он лишь пытался защититься, не желая поднять руку на неповинных людей. Паула что-то крикнула Матвею, прикрывавшему поспешно покидающего этот содом Медичи, и метнулась в клокочущую безумную массу. Ее ноги цеплялись за раздавленные, искореженные тела, оскользались в крови и грязи, но она бесстрашно прорубалась среди безумного ураганного леса рук, голов и локтей.
- Шеф! Шеф, поднимайтесь! – услышал Орсини над собой знакомый голос, словно доносившийся со дна колодца. Все проносилось мимо него как видение, почудившееся в тумане, словно замедленная сьемка. Звуки были гулкими и неясными. Паула что-то невнятно прокричала, тряся его за плечо и резко обернулась. Глаза ее изумленно округлились, а губы медленно, по слогам произнесли хорошо известное даже слугам божьим бранное слово. Брат Петр даже не успел что-то понять из происходящего, когда Паула исчезла в бушующем море теней.
**
- Три, два, один …– считал Мельхиор, оглаживая рычаги, приводившие в действие заряды, словно дремлющих на коленях у него домашних животных. Нойман заминировал все помеченные на плане три дома по длине Виа дель Корсо.
- Первый пошел – прошептал он.
Раздался взрыв, и старинное здание взлетело на воздух, оседая в облаке пыли. Стена рухнула на толпу, убивая, давя и увеча. Запруженная человеческая река панически поменяла течение, неумолимо несясь вперед. Сфорца упала на колени, пытаясь рукавом укрыть лицо. Клубы пыли и сора душили горло и резали глаза. Она ничего не видела и не слышала, оглушенная взрывом. Она только чувствовала на своих плечах железную хватку киборга.
- Трес…
- Я здесь – прозвучал бесстрастный голос – Отчитайтесь о повреждениях…
Из переулка с диким скрежетом, разметая людей как кегли, вывернул огромный мусоровоз, ранее преграждавший дорогу. Несмотря на свою громоздкость, машина приближалась с угрожающей скоростью. Киборг двинулся навстречу стальной громаде, методично всаживая в нее пули. Одна из них пробила стекло и попала в водителя в оранжевом жилете. Катерина вскрикнула, когда машина со скрежетом врезалась в киборга.
Сюзанна, мстительно ухмыльнулась, зажимая простреленное плечо. Из кабины мусоровоза было прекрасно видно, как за спиной коленопреклоненной Сфорцы долговязый мужчина в нелепых очках достает из складок мятой сутаны пистолет. На губах светловолосого священника играла торжествующая улыбка. Баронесса беззвучно выругалась, когда сбитое ею тело медленно поднялось. На миловидном лице рыжеволосого юноши кожа была наполовину содрана, открывая его истинную, стальную плоть. Сквозь дыры в одежде виднелись сверкающие и искрящие провода. Красным, тревожным огнем сиял глаз киборга.
- О боги, кто, что ты такое ?! – завороженно глядя на него, произнесла баронесса - Не может быть! Ты...машина?!
Она не могла оторвать глаз от невиданного человечьего творения, легендарного гомункула, созданного не магией, а силой технической мысли. Для нее он был прекрасен и совершенен, как ангел. Ангел из стали и алюминия, который вполне мог стать ее Азраилом. Он сделал шаг вперед и в его руках зловеще сверкнули не знающие промаха стволы.
- Я - НС-IIIX кодовое имя «Стрелок». Перейти из режима…
Она даже не успела понять, как это все произошло. С противоположной стороны улицы раздалась автоматная очередь и хрипло ревущая развалюха с подъёмной платформой снесла киборга с тротуара и тут же сдала назад.
- Баронесса, вы живы? – крикнул сидящий за рулем Лоэнгрин. Сидящий рядом с ним Гудериан тут же выволок раненную девушку из кабины и втолкнул, если не сказать просто забросил на свое место.
- Пора отсюда сваливать. Поезжайте и быстро.
- А ты? – с тревогой спросил Дитрих.
- Я иду за хозяином – решительно сжав в руках автомат, прорычал оборотень. Машина тронулась, а Райсцан с суеверной дрожью и решимостью смотрел на поднимающуюся ему навстречу фигуру киборга, подобную фениксу, восстающему из пепла. Он всаживал из него пули из древнего бельгийского « Скара» и с горечью понимал, что этот ватиканский голем не даст ему уйти.
- Беги, Гудериан…– нечеловечьим визгливым голосом закричал метнувшийся к нему светловолосый мальчишка. Кошачьи зрачки его огромных глаз были тонки, как лезвия. Маленькие клыки сверкали. Бант на его груди был развязан, и развевался на ветру, как рваный флаг пиратской шхуны. – Иди за Исааком! Я задержу его.
- Уходи, Роммель – рассмеялся оборотень – Ты не имеешь власти над машиной. С ним ты ничего не поделаешь. И я тоже… Запомни: нагрудный карман…. Там кнопка активации телепорта...
- Второй пошел – тихо сказал Мельхиор, приводя в действие второй заряд. От взрыва недавно возведенное высотное здание, состоящее из стекла и стали, накренилось и улицу полило градом острых, как бритва осколков, разрывающих плоть. Среди окровавленной обезумевшей толпы Паула увидела юношу в белом облачении. Она приняла решение в доли секунды. Это даже не было осознанное решение – это было веление инстинкта. Инквизиторша молниеносно толкнула Папу наземь. Ее сознание пронзила обрушившаяся внезапно чудовищная боль. Стальная балка, словно в масло вошла в спину Леди Смерть, прошив насквозь ее грудную клетку. Искореженное острие вышло из ее разодранной плоти в паре сантиметров от тела Алессандро. Кровь – яркая, горячая, пахнущая солоно и резко, как сам страх, потоком заливала его белое, шитое золотом облачение. Папа зажмурился и пронзительно закричал, ворочаясь под навалившимся на него тяжелым и дико содрогающимся телом. Паула захрипела, и из ее рта потекла темная, клейкая струйка, падающая на лицо Алессандро тугими каплями.
Карабкающийся по почти отвесной стене Роммель зажмурился. Там внизу, он видел, как Гудериан, волоча простреленную ногу, приподнимается навстречу противнику. Оборотень расправил плечи, с мрачной решимостью глядя на неотвратимо приближавшуюся стальную смерть, не знавшую промаха. Киборг бесстрастно взвел курок.
С грохотом гигантский каркас обрушился, погребая под собой сотни людей. Мальчишка сжал зубы, впившись изо всех сил ободранными в кровь руками в осыпающийся крошащийся камень
Сфорца закричала, но она сама не услышала собственного крика, среди гула, воплей и стонов. Ее перчатки пропитались кровью – своей и чужой. Лицо было изрезано брызнувшими во все стороны осколками.
- Трес… - одними губами произнесла она, но тут внезапно ощутила прикосновение к плечу. Когда кардинал подняла глаза. Перед ней стоял отец Найтроуд, растрепанный, в разодранной сутане и внимательно посмотрел на нее ранее незнакомым странным взглядом и…хищно улыбнулся. На стеклах его очков отчетливо виднелись брызги крови. Катерина отшатнулась, но не могла отвести глаз от такого знакомого, но неуловимо изменившегося лица. Крусник медленно подошел к ней и облизнул тонкие губы, нависая над ней, как неотвратимость смерти.
- Ну что ж, Катерина… – скучающе произнес он и приставил холодное дуло к ее виску.




Глава 10. Она же последняя.

- Авель? – едва шевельнула губами Сфорца, широко распахнув светлые ясные глаза. Крусник насмешливо улыбнулся ей, взводя курок.
- Катерина! – прорвался сквозь шум и грохот до боли знакомый звонкий голос. Перед ней стоял долговязый священник в разодранной сутане, выбившиеся из хвоста серебристые волосы его липли к губам. Осколки разбитых очков рассекли лицо, и на бледной коже алели кровавые потеки, как будто по его щекам катились кровавые слезы.
- Что? – недоуменно воззрилась на двух совершенно одинаковых крусников кардинал.
« Какой же из них настоящий?» - мгновенно промелькнула в ее голове мысль.
Авель в разбитых очках метнулся на помощь Сфорце и, споткнувшись об чье-то раздавленное тело, сбил с ног нападавшего. Пистолет выпал из рук другого отца Найтроуда и откатился в сторону. Лже-крусник оскалил белоснежные зубы и из его руки, продирая замаранную черную ткань, появилось костяное лезвие мафусаила. Он с рычанием бросился на противника и словно зверь, вцепился в горло святого отца. Авель почувствовал, как острие ткнулось ему под ребра. Еще одно движение и…
Тут грянул выстрел, да, нет, впрочем в таком вселенском хаосе, среди корчащихся с воем, как преисподней тел, в реве невменяемой людской толпы его отчетливо слышала лишь сама Катерина, проворно дотянувшаяся до оброненного оружия и спустившая курок. Пуля вошла в плечо лже-Найтроуда, взвывшего от боли и отшвырнувшего тело полузадушенного священника в стену с такой силой, что бедолага крусник плюхнулся наземь без сознания. Только теперь для Сфорцы фраза «изменился в лице» перестала быть отвлеченной фигурой речи. То, что двигалось к ней, действительно менялось в лице. Вместо светлых глаз Авеля на нее глядели темные, неистово горящие глаза мафусаила, подведенные, словно у женщины. Он был абсолютно лыс, но его лицо украшала небольшая аккуратно выбритая бородка, а причудливые татуировки покрывали голову и шею. Она не знала, почему младшего из братьев Нойманов нарекли Столиким.
Каспар полупрезрительно оскалился, когда кардинал наставила на него оружие. Неуклюжий, массивный пистолет святого отца был слишком тяжел для женской руки, даже для двух. Одна пуля свистнула у плеча мафусаила, другая лишь взрыла землю у его ног. Катерина стиснула зубы, но в третий раз услышала лишь сухой щелчок бойка. Магазин был пуст.
- Сатанинское отродье! – рыкнул за ее спиной громоподобный голос, от которого бы задрожали бы стекла во всех домах вдоль улицы, если бы они не были выбиты. Катерина, стоящая на коленях, среди крови, стекла и сора, оглянулась и узрела огромную фигуру, явившуюся, словно архангел, посланный Господом, с пылающим мечом в руках. Доспехи, едва прикрытые изодранными клочьями котты, блистали, словно рыцарское облачение. Это и был рыцарь без страха и упрека. А так же без всех подобных комплексов.
- Ах ты презренный вампир, дитя кровосмесительного греха, сын блудницы вавилонской! – как и подобает воину (заметим, христову воину), браво полил бранью противника Орсини – Смрад и мерзость имя твое! Сражайся или умри!
Противники схлестнулись в смертельной схватке и обрушили град ударов друг на друга. Брат Петр был силен и скор, а мафусаил – проворен. Но даже несказанная ловкость не смогла его спасти от ярости стального Рыцаря Разрушения.
Наблюдавший за схваткой с безопасного расстояния Бальтазар воскликнул:
- Черт возьми! Он же прикончит Каспара!
Хельга решительно толкнула его в плечо и закричала:
- Уходим, Нойман! Нам пора убиратся…Сейчас…
Мельхиор флегматично глянул на часы. Он поймал пристальный взгляд Зигелинды.
- Третий пошел – сказал Пигмалион, активируя третий заряд…
Чудовищной силы взрыв потряс древний город до основания. Казалось, безумный художник-импрессионист, лихо размазывая яркие краски рисует с натуры последний день Помпеи на новый мотив, пытаясь передать в рисунке и рев пламени, и запах гари, и вой и стон, потерявших облик человеческий. Люди, обезумевшие как звери, метались под дождем пылающих обломков. Казалось, даже само небо сошло с ума, вытряхивая из своего подола пепел, пламя и камни. Кардинал, едва не затоптанная толпой, мечущейся в отчаянье, словно лошади в горящей конюшне, уткнула лицо в ладони, холоднокровно пытаясь собрать слова для последней молитвы. Она стояла странно спокойная и гордая - ведь только приговоренный к смерти может выглядеть гордым, стоя на коленях. Первые хлопья пепла садились на ее растрепанные волосы.
- Госпожа Сфорца… – закричал брат Петр, тряся ее за плечи. Но ему казалось, что он беззвучно открывает рот. Она подняла на него светлые глаза, неуверенно и как будто удивленно глядя на инквизитора. Он стальной хваткой схватил ее за руку и поднял, осторожно прижимая к своему плечу. Запах гари выедал глаза и горло. Разглядеть что-то в густом дыму было практически невозможно. То и дело мимо пролетали горящие обломки, падающие на груды изуродованных трупов.
- Ваше высокопреосвященство, не смотрите – прижимая ее к своей груди, прорычал брат Петр. Под его рукой дрогнуло, тонкое и слабое под жестким облачением девичье плечо. Огромный кусок пылающей кровли сорвался и ухнул вниз…
**
Роммель вскарабкался по крошащейся стене на окно. Стоя на подоконнике, он хорошо видел как разгоревшийся пожар перекидывался с дома на дом, бежал от одной крыши к другой.
- Исаак! – воскликнул он, глядя вглубь комнаты, на темное, распростёртое на полу пятно за белыми, колышущимися занавесками. Маг неподвижно лежал в луже крови.
- Герр Исаак! – прошептал Крысолов, заглядывая в странно спокойное лицо. Но ему никто не ответил. Мальчишка всхлипнул, кусая губы, и уткнулся лицом в окровавленную рубашку. Содрогаясь от душивших его слез, он гладил длинные, слипшиеся от крови волосы Кемпфера. Черные глаза распахнулись и сухие губы, как в бреду повторяли одни и те же строки:
…- Хлопцы, чьи вы будете, кто вас в бой ведет?
Кто под красным знаменем раненый идет?...
- Герр Кемпфер!
Одна пуля, выпущенная Леоном, лишь оцарапала череп, другая – вошла глубоко в грудь. Кровь из крохотной дырочки в груди залила все вокруг, она текла изо рта мага, но он все еще жил, в бреду одними губами повторяя забытую всеми песню на исчезнувшем языке:
…Мы сыны батрацкие, мы — за новый мир,
Щорс идет под знаменем, красный командир…
Несколько мощных ударов выломали входную дверь. На пороге комнаты появился отряд вооруженных до зубов людей. Карабинеры с недоумением глядели на худенького подростка, размазывающего по лицу слезы грязной ладошкой. Он доверчиво прижимался щекой к залитому кровью трупу с невиданно длинными, спутанными, словно у утопленницы, волосами. Выбивший дверь капрал растерянно опустил винтовку. Мальчик с яростью уставился на вошедших сверкающими кошачьими глазами с узким вертикальным зрачком и ощерился, припав к полу. Так скалится зверь, защищающий свою добычу, так безумно закрывает своим телом тигрица своего детеныша. Светлые волосы встали дыбом, как шерсть на загривке. Маленькие клыки сверкнули, как блестя капавшей с них слюной.
- Это вампир!
Роммель зарычал, немигающе глядя в черные глаза дул уставившихся на него штурмовых винтовок. Он знал, что сейчас на него смотрит стоокая и столикая смерть, дыша ему в лицо. Но он ее не боялся. Роммель жалел об одном – что не смог спасти своего хозяина. В этот момент раздалась автоматная очередь и за каких-то пару секунд отряд был полностью уничтожен. Переступив через корчившегося на пороге капрала, в комнату вошел растрепанный белокурый громила. На нем был надет заляпанный кровью бронежилет поверх комбинезона коммунальных служб, в руках у него был древний бельгийский «Скар» и он ощутимо хромал.
- Тебя не задело? – спросил у сжавшегося в комок Роммеля Гудериан.
Эрвин в ответ только хлюпнул носом.
Оборотень положил голову мага себе на колени и ловко разорвал одежду на впалой груди.
- Так, где же оно… – проворчал он, копаясь в заляпанных кровью проводах, неодобрительно поглядывая на окончательно раскисшего Крысолова.
- …Систему воспроизведения нужно отключить…- звучал в наушнике звонкий голос Кейт Скотт – По моим данным центр управления должен находиться где-то здесь… Вероятно она осталась в теле террориста.
Авель, переглянулся с нетерпеливо переминающимся с ноги на ногу Одуванчиком:
- Быстрее…
Они взлетели по полуобрушенной лестнице и ворвались в комнату. Ветер трепал белые занавески с аккуратными отверстиями от пуль. Среди трупов, облачённых в форму внутренних войск, прямо посреди комнаты глазам аксовцев открылась картина, рисованная светом и кровью на черном листе, похожая на сцену снятия с креста, нарисованную сумасшедшим. Две фигуры, склонившиеся над залитым кровью телом в рассыпавшемся веере черных волос. Гудериан насмешливо посмотрел на вошедших через плечо и нажал кнопку. Чернота волос мага растеклась по полу, поползла по стенам живым чернильным пятном и поглотила потемневшие фигуры, расплавила их и сбежалась в крохотную лужу, которая тут же пропала, как будто ее и вовсе не было. На полу остались лишь капли крови и мятые нотные листы, принесенные с улицы ветром.
**
Когда Орсини открыл глаза, первое что он увидел – это неясное красное пятно. Красное с золотым.
«Если она спросит « Вам больно?» или подобную глупость, я, ей-богу ее ударю»- заскрежетал зубами Петр.
- Вам больно? – почти ласково спросила кардинал и наклонилась над ним, белым кружевным платочком бережно промакивая глубокий порез на его лице. От нее пахло духами и паленым волосом . Петр рассердился на себя: на глазах из бравого инквизитора он превратился в невнятно мямлящего робкого подростка вроде Алессандро.
- Э…да, то есть, нет – пробормотал окончательно смутившийся паладин.
Сфорца, растрепанная и перемазанная в саже, улыбнулась ему лишь краешком тонких губ, и инквизитор понял, что окончательно и бесповоротно пропал.




Эпилог
- Сестра Паула!
Она с трудом открыла глаза и очень удивилась, увидев над собой смущенно улыбающееся лицо понтифика. Она силилась что-то сказать, но трубка, продетая в гортань, мешала и резала горло.
– Ой, я с-совсем забыл – забеспокоился Алессандро - вам нельзя еще говорить. Смотрите, я принес вам цветы. Только я не знаю, какие вы любите. Мо-молчите, не отвечайте…
Инквизиторша медленно сморгнула. Папа как-то сжался под пытливым взглядом темных, еще неясно глядящих глаз, как будто он сам был виноват во всем на свете. Вообще-то он и вправду был виноват в том, что сестра Паула три дня была на грани жизни и смерти, а теперь лежала под аппаратом. Поэтому он покраснел, приготовившись сказать самое важное.
- Я так благодарен вам. Простите меня…
- За что? – вопросительно глянула Паула, недоверчиво прищурившись.
- Вы едва не погибли, спасая меня.
Алессандро взял ее загрубевшую от мозолей руку и крепко сжал тонкими, девичьими пальцами.
- Я буду молиться, и вы обязательно выздоровеете. Вы такая добрая, сестра Паула, а Бог любит добрых людей и помогает им. Значит и вам поможет. Обязательно.
Паула с удивлением воззрилась на Папу, а потом, окинув взглядом палату, погрузилась в полное недоумение. Вокруг нее – на тумбочках, полу, и даже на подоконнике стояли ГОРЫ цветов, втиснутые во что попало (не только вазы, но и всяческие банки - склянки и таинственные медицинские емкости).
- Это все вам – ответил на ее озадаченный взгляд понтифик.
- От кого? – недоверчиво сощурилась Паула.
- От людей. Вы стали настоящей знаменитостью, ведь вам теперь благодарен не только я. В газетах только о вас и пишут. Корреспонденты берут в осаду больницу, но их, слава Богу, сюда пока не пускают…

**
- Итак – обвела строгим взглядом собравшихся подчиненных Сфорца - Теперь нам понятно, что это была просто аудиозапись. К сожалению, до сих пор неясно, почему она обладала столь разрушительным для человеческой психики эффектом. Профессор сделал подробный анализ пленки, но это, к сожалению, оказалась обыкновенная диктофонная запись. Ничего , ровным счетом ничего… Госпожа Бор высказала гипотезу о том, что секрет заключается в личности самого исполнителя. Про случаи управления человеческим сознанием посредством голоса нам известно. Но путем музыки…
- А я вчера с сестрами ходила в детский приют и там мы читали вслух книги – жизнерадостно выпалила Эстер – Там была сказка про крысолова из Гаммельна, который не получив денег за то, что он избавил город от крыс, в отместку увел за собой всех городских детей, играя им на волшебной дудочке. И все они погибли. Так может это что-то в этом роде?
Сфорца с плохо скрываемым стоном приложила ладонь к лицу:
- Очень остроумно, сестра Бланшетт…На этом на сегодня все. Профессор, перестаньте строить оригинальные умозаключения и наконец-то займитесь ремонтом Треса! Чуть не забыла! – спохватилась кардинал, - В этом месяце будут премированы агент Найтроуд, за спасение на пожаре более тридцати человек, и Леон – за ликвидацию особо опасного преступника. Кстати, о спасении на пожаре… – задумчиво улыбнулась Сфорца и кокетливо поправила выбившийся из прически локон.
**
Когда кардинал появилась в лазарете, у брата Петра все в груди так и перевернулось. Он искренне понадеялся, что не покраснел, как последний сопляк, но, к сожалению, именно это и случилось с бесстрашным инквизитором. Сфорца, шурша многочисленными юбками, осторожно присела на краешек его постели – воплощение кротости, деликатности и квинтэссенция невыясненных мотивов.
- Я зашла поблагодарить вас – осторожно начала она.
- Пустяки, так поступил бы каждый на моем месте – перебил ее Орсини. « Как поступил бы – покраснел бы как идиот?» - подумал про себя паладин- «Наверное каждый, заглянувший в эти глаза, отдал бы за вас жизнь не торгуясь, даже киборг».
- Я ваш должник, брат Орсини. Вы пострадали из-за меня – повела ржаными ресницами кардинал и в ее голосе появилась необычайная мягкость
«Еще бы не так. Она должна вернуть мне мое сердце» - подумал инквизитор, разглядывая ее красивое лицо, озаренное странной полуулыбкой. Так всходит над горами еще холодное, но уже яркое весеннее солнце и всякое растение тянет к нему свои побеги, и всякая тварь радуется ему в надежде на тепло.
- Мелочи. Пара ожогов – и говорить не о чем – отмахнулся брат Петр.
- Дайте я посмотрю!
- Но…Может, не надо? – робко спросил Орсини, заливаясь краской.
«Ненавижу, когда меня жалеют»
- Никаких «но»! – мягкий голос Сфорцы стал твердым и настойчивым, а светлые глаза блеснули непреклонностью стали. Инквизитор вздохнул, но все же стянул футболку, демонстрируя живописно перебинтованный трос.
- Ой, какой ужас! Вам, наверное, очень больно? – проводя ноготком по его спине, произнесла Сфорца.
« Нет, я все-таки ее убью» - бессильно и отчаянно подумал инквизитор.
**
Эстер увидела аккуратно обвязанную лентой коробку на пороге. К ней была прикреплена записка в черном, пахнущем дорогим одеколоном конверте.
«Мадемуазель Эстер! Покорнейше прошу принять в дар от чистого сердца то, что находится в этой коробке, как благодарность за ваши неоценимые услуги. С глубочайшим уважением, ваш покорный слуга доктор Исаак Батлер.
P.S. Ни в коем случае не снимайте с него ошейника».
Сестра Бланшетт заглянула в коробку и обнаружила в ней премилого кота, тут же переменившего масть в ее руках на белую. На шее его красовался розовый ошейник с бубенчиком.
- Какая лапочка! – взвизгнула Эстер, нещадно тиская пушистого зверька. Кот глядел на нее огромными глазами, исполненными жалостью к самому себе.
- Какой добрый господин доктор Батлер! Надеюсь, с ним все хорошо. Или тот мужчина был просто похож на него? Да киса? Не мог ведь милейший доктор такого сделать. Ах, он такой душка, правда? А ты еще большая душка!Даааа!!!!!!!!!! Я назову тебя Снежинка!
**
В камине уютно потрескивали поленья, и приятное тепло растекалось по всей комнате (отопление в замке Мельхиор так и не наладил). Дитрих задумчиво глядел на кружащийся за окном снег, попивая глинтвейн из кружки мага. Впрочем, Исаак против этого вовсе не возражал.
Панцермагир был еще сер и бледен, такой цвет лица обыкновенно бывает у людей слишком долгое время проведших на больничной койке. Под наброшенным на плечи кителем виднелась тугая повязка, а на виске – полузаживший шрам от недавней пули, но несмотря на это его глаза живо сверкали – не то от отблесков пламени, не то от глинтвейна. Панцермагир полулежал в кресле с книгой на коленях, а верный Гудериан сидел у ног хозяина, прильнув косматой головой, и блаженно щурился от прикосновений почёсывающей за ухом руки.
Кемпфер, надвинув на нос очки, читал вслух из книги в изящном переплете:
« - Друг мой, - отвечала Валентина, - разве не сказал нам граф, что вся человеческая мудрость заключена в двух словах: ждать и надеяться!»
- И никакого хеппи - энда? – капризно надул губы Дитрих.
- По – моему, и так все хорошо кончилось – пожал плечами Гудериан.
- Но граф Монте-Кристо… Разве он стал счастливым? – спросил Лоэнгрин.
- В том- то и мораль книги: месть не приносит счастья – назидательно произнес Кемпфер.
Дитрих многозначительно переглянулся с Гудерианом:
- Почему это? Очень даже приносит.
**
А на подоконнике в холодном коридоре сидела Сюзанна, закутанная в пропахшую бензином куртку, курила, пила кофе и думала о нем. Фройляйн Скорцени роняла слезу в большую чашку, глядя на снег в окне и вспоминала аксовского киборга. Она понимала, что единственного и неповторимого мужчину своей мечты она больше не встретит.