[bellumfrigidum]

Очередное хулиганство.

Варфоломеевская ночь

Автор:_Panzer__Magier
Бета: Reiny
Фендом: старая добрая торибла
Рейтинг:R(?)
Пейринг: Петр/Паула, Дуо, Андрей, Матвей и прочие вольноопределяющиеся
Жанр:стеб
Размер: драббл
Дисклаймер: Ці руки нічого не крали!

В будущем планируется вторая честь мерлезонского балета. Пожалуй, она будет называться "Утро стрелецкой казни"
А пока часть первая:

Брат Андрей уже второй час сидел в инквизиторской библиотеке в наказание за очередную выходку и неподчинение старшим. В процессе установления степени тяжести наказания для «сына полка» брат Петр и сестра Паула крепко рассорились, после чего Леди Смерть фыркнула и ушла, громко хлопнув дверью.
Орсини злобно выдернул из стройного книжного ряда увесистый философский труд Августина Блаженного «О граде Божием», как морковь из грядки, и угрожающе потряс пудовой книжицей перед лицом отрока Андрея:
– Чтоб до завтра освоил: от заглавной «О» до номера тиража. Сам спрашивать буду. Лично! А из библиотеки – ни шагу. Брат Матвей, – перевел Вепрь полный холодного гнева взгляд на позевывающего в кулак стратега, – проследи, чтоб он никуда не отлучался!
Брат Арне кивнул и удалился в свою келью, которая располагалась прямёхонько возле библиотеки. Дальше по коридору шли комнатки самого Орсини и его заместителя, которая и дулась там в этот момент на грубое обхождение со стороны своего непосредственного начальства.
«О мире, что он и мир временный, и в ту же пору сотворен не по вновь принятому божественному решению, так как Бог после пожелал того, что прежде не желал. Из всего видимого величайшее есть мир; из всего невидимого величайшее – Бог», – прочитал Андрей и тоскливо вздохнул. Запомнить, а более всего понять витиеватую мысль отца церкви ему явно не судилось. В то время, когда он со щемящим сердцем представлял себе картины завтрашней расправы брата Петра над ним, в дверях показалась жизнерадостная физиономия инквизиторского киборга.
– Крепко влетело? – спросил брат Варфоломей.
– Угу…
– А я тебе печенье принес. Сестра Симона передала. А это что у тебя? Августин?.. У-у-у!
Киборг посмотрел на книгу так, как будто она хотела не то что его укусить, а насмерть вцепится в глотку.
– А давай лучше махнем, как тогда…
– Опасно.
Киборг лукаво прищурился.
– Ты мне друг, Дуо? - спросил Андрей.
– Конечно.
– Тогда смотри: сначала надо ликвидировать троих, а именно…
Мальчик принялся что-то с жаром нашептывать на ухо киборгу, от чего тот расплылся в пакостной ухмылке. Потом вундеркинд от святой инквизиции быстро набросал на бумаге пару слов и вручил записку брату Варфоломею:
– Береги, как зеницу ока. Если перехватят – немедленно глотай на месте. Если провалишься – молчи. Жду сигнала здесь.
Дуо, кивнув вундеркинду, бесшумно скрылся за дверями.

В лазарете вечером было пусто и тихо. Сестра Симона, напевая что-то отнюдь не похожее на псалмы, закладывала с веселым грохотом в стерилизатор использованные инструменты. Ощутив чье-то незримое присутствие за спиной, она резко обернулась:
– А, это ты, Дуо?
– Андрей передал вам спасибо за печенье, – серьёзно сказал киборг, вплывая в царство пахнущего хлоркой кафеля.
– Мне иногда кажется, что брат Петр и сестра Паула слишком жестоки к мальчику. Он не по годам развит, но, в сущности, еще совсем ребенок, – покачала головой монахиня. Возвращаясь к своему занятию, она не заметила, как киборг скользнул к шкафу с медикаментами, и маленькая баночка с таблетками перекочевала в карман инквизиторской куртки.
– Ему наверняка одиноко…
– Брат Петр снабдил его основательным томом сочинений Августина Аврелия, – хмыкнул Варфоломей.
– Петр – просто садист… – вздохнула Симона. – Хорошо, что у мальчика есть такой друг, как ты.

Брат Арне сидел на полу, вокруг него были разложены пожелтевшие фотокарточки, изображавшие групповые снимки людей в военной форме, портреты отдельных лиц – неуклюжие любительские снимки. Возле брата Матвея стояла изрядно початая бутылка вина, но инквизитор казался вовсе не пьяным, а грустным. В дверь кто-то постучал, но Матвей, хотя и был настроен послать пришедшего по избитому маршруту, но все же буркнул: «Открыто!».
– Я это, за Андрея хотел попросить… – кротко сказал Дуо.
– В его возрасте я устав от корки до корки зубрил! – строго сказал Марокканский Дьявол. – Мне ничего не было, и ему ничё не будет!
С минуту киборг смотрел то на брата Арне, то на разложенные в неизменном порядке фотографии и тихо присел рядом, словно незаметно пришедший кот.
– Кто это?
Инквизитор сам не знал, зачем рассказывал киборгу о давно умерших людях из давно прошедшего времени из далекой страны: он пил и говорил, говорил и пил… Он говорил и вовсе не для Дуо… В глазах Матвея загоралась тихая радость от того, что, наконец, он называл вслух имена, которые произносил лишь только про себя. И имена эти оживали, обретая голоса людей, которых он когда-то знал, и ему казалось, что он видел их тени на желтых песках. И раскаленный ветер нес ему запах гари, пота да лязг затворов. И голова кружилась от ослепительного белого солнца над ним, перенося в то время, когда он верил лишь двум вещам – своему оружию и своим ребятам. Сейчас же он не верил ни во что…
Стратег покачнулся и, растянувшись на полу, сочно захрапел. Дуо осторожно потыкал Матвея носком ботинка, но инквизитор захрапел еще громче. Ему вполне хватило двух таблеток из маленького пузырька.
Киборг аккуратно притворил за собой дверь и бесшумно растворился в темном коридоре, сияя таинственной улыбкой.
Брат Матвей улыбался тоже. Ему снился хруст песка на зубах, лица друзей и привычная тяжесть автомата на плече.
Паула сидела на своей узкой девичьей кровати, обхватив руками закутанные в теплую фланель колени. Холодом веяло от голых стен, в келье не было ни неизменных ярко раскрашенных изображений святых, ни искусственных цветов, ни каких-то салфеток и фарфоровых безделушек: ничего из женской дребедени, которой обыкновенно дамы (и не только монахини), лишенные своего дома, а скорее семьи, пытаются создать себе подобие уюта. Не было даже детских фотографий, только грубо вырезанное распятие на пустой стене. Потому что у Паулы не было ничего, кроме службы во имя веры.
Инквизиторша вздохнула. Из-за деревянного, почерневшего Христа она достала покрытые пылью бумажки: смятые билеты на поезд и счет из гостиницы. Билеты были на тот самый поезд, на котором они первый раз отправились на задание под прикрытием…
«Черт возьми. Именно тогда мы и стали работать вместе. А гостиничный счет…» – смущенно подумала монахиня. – « Когда не только работать»…
Вспомнив сегодняшнее поведение начальника, она свирепо хрустнула пальцами и спрятала проклятые бумажки прочь с глаз. А то она уже подумывала их выкинуть ко всем чертям.
«Нечего грязь разводить. И сопли тоже».
Леди Смерть по-детски шмыгнула носом, переборов желание заплакатьЕй показалось, что в дверь кто-то легонько постучал, скорее, поскребся. Паула открыла ее, но никого за ней не обнаружила.
– Шутники, блин… Дошутятся до наряда вне очереди, – проворчала она, но тут заметила, что на пороге лежал цветок.
Никто не знал, как он назывался, даже сам Петр, у которого это произрастало в кабинете. Когда зачуханный ворох листьев обзавелся невиданным алым цветком, Орсини признал его предметом личной гордости и строго-настрого запретил подчиненным даже «смотреть на него в личных целях» (по его собственному выражению).
Паула издала какой-то невнятный звук, размазывая слезы по лицу.

Брат Пётр бормотал молитву, благочестиво преклонив колени перед распятием, правда, мысли в голову лезли весьма далекие от христианских доктрин. Молитва не могла смирить кипящую в паладине ярость, вследствие чего Орсини принялся методично лупить в стену кулаком. Он задумывался о том, чтобы наложить на себя епитимью за то, что поддался гневу и оскорбил боевого товарища и сестру во Христе в одном лице и э-э-э… Ну, не будем об этом: брат Петр не очень-то и сам любит про это говорить, и тем более не любит, когда кто-то обсуждает это за его спиной.
Он замер, услышав, как скрипнула дверь сестры Паулы и снова торопливо захлопнулась. Петр осторожно выглянул в коридор – из комнаты зама доносились какие-то невнятные звуки, а под ногами его лежала четвертушка листа, убористо исписанная женским округлым подчерком.
«Прости меня, доро…»
– Что? – взревел инквизитор и тут же подобно тайфуну ворвался в комнату заместителя, решительно захлопнув за собой дверь.
С минуту он смотрел в её темные, широко открытые глаза. Леди Смерть замерла, как испуганный зверь. По её неподвижному лицу медленно сползала слеза , прокладывая на щеке блестящую дорожку.
– Паула…
Она спрятала лицо в ладонях, отвернулась, пряча непрошеные слезы, чтоб он не видел, не знал…
- Пожалуйста, Паула… – опустил голову Орсини, касаясь губами её шеи.
– Прости меня...
Леди Смерть бросила на него такой взгляд из-за плеча, что у инквизитора огонь пробежал по жилам. Со звериной грубостью он сжал монахиню в стальных объятиях, едва не кусая за губы, стягивая одежду, да так, что ткань затрещала под чудовищно сильными руками.
– Петр, не надо, – прошептала она, оглядываясь на дверь. Но он не слушал её, ошалелый от женского запаха и ощущения тонкой, почти прозрачной кожи, неотделимых в его сознании от этого томительного чувства внизу живота.
– Тише, я тебя прошу! – бессильно шепчет Паула и больше не вырывается.

Киборг прищелкнул пальцами и двинулся прочь от департамента инквизиции, стараясь никому не попасть на глаза. Перелезая через забор палаццо Спада, Дуо прокрался в сад, где взломал некое строеньице хозяйственного назначения, откуда и совершил хищение робы, какую обыкновенно носят дворники. Надев её для пущей конспирации, киборг двинулся дальше, когда его остановил оклик:
- Эй, мужик!
С забора к нему спрыгнул рослый небритый субъект с косматой гривой:
– А ты, собственно, кто? – непраздно поинтересовался Одуванчик (а это был именно Леон и никто другой).
– Садовник.
– Какой нахрен садовник??? Ночь на дворе…
Леон пристально посмотрел в лицо подозрительной личности:
– Ба! Да ты инквизиторский киборг! Шпионишь, небось?
– Никак нет. Я это… к даме пришел, – помявшись, сказал Дуо.
– Да ладно! А к кому? – поинтересовался Одуванчик.
– К Эстер, – шепнул ему на ухо киборг.
– Да-а-а? Ну что ж, милая девчонка. А я к Ноэль, – подмигнул Астуриас.
Киборг присвистнул, выражая аксовцу неприкрытое уважение.
– Ха! – и Одуванчик жестом бывалого актера, выходящего на сцену, оправил несуществующий галстук, а затем извлек из складок сутаны изрядную бутылку коньяка и коробку дорогих конфет:
– Я вам тут не Авель с барбарисками. Пошли, как там тебя?
– Брат Варфоломей. Можно просто Дуо.
Закинув кошку на пожарную лестницу, Леон подергал веревку и галантно предложил лезть первым киборгу:
– Прошу! Мне на четвертый.
Но, к сожалению, веревка не выдержала веса двухсоткилограммового стального тела. Киборг попытался уцепиться за какой-то кабель и, раскачиваясь на нем на манер Тарзана, героически влетел в близлежащее окно. Отряхнувшись от битого стекла, брат Варфоломей понял, что оказался в лаборатории профессора Вордсворта.
– Ой, извините!
– Ничего, ничего! – махнул рукой профессор, не отрываясь от чертежей. – Я все равно не спал!
Киборг смущенно попятился и нечаянно проломил стену, за которой оказалась маленькая уютная комнатка, уставленная горшочками с фиалками. На кровати, застеленной лоскутным одеялом, сидел отец де Ватто в байковом халате и папильотках и читал «Советы молодым хозяйкам». Киборг, зная, какого рода слухи ходят о Мечнике, счел за благо быстро удалиться.
Хью де Ватто пожал плечами, послюнил палец и перевернул страницу, далее углубляясь в прочтение главы о таинствах изготовления омлетов.
Дуо непринужденно прошёл сквозь стену, за которой оказалась ванная комната госпожи Сфорцы. Кардинал нежилась в пенной ванне, перелистывая газету «Ватиканский вестник». На мокром полу рядом с нижним бельем Катерины лежал глянцевый иллюстрированный журнал «Agnus Dei» с самодовольной физиономией кардинала Медичи на обложке. Рядом с ванной стоял Трес со свежим махровым халатом наизготовку.
Кардинал недоуменно воззрилась на образовавшийся в стене проем, из которого вылетел НС-IIХ. Выпавший монокль громко булькнул, уйдя на дно. Брат Варфоломей вовремя ретировался: вслед ему летели пронзительный женский визг и сухие звуки выстрелов тринадцатимиллиметровых стволов брата.

Алессандро, наместник божий на земле, уже битый час ворочался в постели. Сегодня его старшие брат и сестра опять поссорились и понаговорили друг другу такого, что бедный Папа до сих пор не мог уснуть. «Если так будет продолжаться и дальше, не миновать глухоты либо непреходящего нервного расстройства», – грустно вздохнул Папа.
И тут в проеме окна появился темный силуэт, зловеще поблескивающий линзой в одном глазу. Силуэт отряхнул куртку и начал неуклонно приближаться. Алек с писком нырнул под одеяло.
– Здравствуйте, ваше святейшество! – почтительно обратился к дрожащей под одеялом возвышенности киборг. – Это я, брат Варфоломей. Вам это… записка от Андрея.
– Да-а-а? – протянула возвышенность, по мере выползания из-под груды постельного белья принимавшая облик худощавого веснушчатого подростка. Он с любопытством прочитал записку и заулыбался:
– А давайте возьмем сестру Эстер!
– Одевайтесь – она нас уже наверняка ждет…


Эстер, подобрав юбки, тихо кралась по коридору, когда в темноте наткнулась на что-то большое, с шумом, звоном и глухим стуком упавшее на пол. Монахиня испуганно вскрикнула и, выхватив из кармана фонарик (о котором благополучно не помнила до этого момента), направила его на распластавшуюся фигуру. На полу совершенно случайно обнаружился Крусник, близоруко щурящийся от яркого света.
– Святой отец? А что вы тут делаете?
–А вы тут что делаете, сестра?
– Я первая спросила! – уперла руку в бок Эстер. – Здесь же живут одни женщины… Тем более, сейчас поздно – и все спят!
– А почему вы ещё одеты? - спросил Авель, поправляя очки.
Эстер поперхнулась и устремила негодующий взгляд на священника, когда на неё дошел смысл сказанного.
– Э… то есть … эээ… Я имел в виду: почему вы еще не спите? – замялся Крусник.
– Ну, я кое-куда иду, где кое-где мы собираемся каждую пятницу для кое-чего, что днем нам делать запрещают. Я понимаю, что это нехорошо. Но это так здорово и весело. Я так не веселилась с тех пор, когда матушка Витез водила меня в луна-парк, но это интереснее, потому что мне проще общаться… – затараторила Эстер.
– С кем?
– Кое-кем…
– Понятно, – кивнул Крусник с умным видом и улыбнулся, как «Джоконда» Леонардо (т. е. как женщина, не понявшая шутки, но не желающая это показывать).
– Хотите пойти со мной?
– Э-э-э… – подумал вслух Авель, но даже не успел что-либо сказать, потому как монахиня схватила его за руку и поволокла за собой по ветхой, скрипящей лестнице, после чего Крусника бесцеремонно пихнули в какой-то люк. Найтроуд близоруко сощурился: он оказался на каком-то захламленном чердаке. Вокруг высились горы пыльной рухляди на манер военного редута, посередине которых был расстелен старинный гобелен, изображавший «Тайную вечерю» Да Винчи. На «Тайной вечере» восседали недоумевающе рассматривающие Авеля Дуо, брат Андрей, Дитрих фон Лоэнгрин и Папа Римский, являющие собой завершенную композицию «Явление Крусника народу».
– Отец Найтроуд будет играть с нами! – торжествующе взвизгнула Эстер.
– Раздавай на шестерых, – сказал брат Андрей киборгу, и тот послушно зашелестел засаленной колодой.
– Учтите, падре, здесь всё серьезно: не способны оплатить проигрыш – не садитесь играть, – пожевал зажатую в зубах спичку юный инквизитор.
– А на что играем? – обречено вздохнул Найтроуд, уже представляя, как проигрывает в подкидного дурака детям аванс за сентябрь будущего года.
– На желание. Но у нас правило: выполнять их неукоснительно. Раздавай!
Над Ватиканом горели крупные и необычайно яркие звезды. Тонкий месяц, похожий на улыбку небесного кота, ухмылялся в окна палаццо, где профессор Вордсворт сном младенца почивал на лаврах, то есть на чертежах; где ворочался на бигудях Хью де Ватто, в бредовом сне коего фигурировали вампиры и шесть куриных яиц на стакан молока. Напившись валерьянки, дремала наконец-то успокоившаяся Катерина Сфорца. Не спал только Трес, сиротливо присевший на край кардинальской кровати, охраняя свою госпожу. Карие глаза незряче глядели в ночь – немигающие глаза киборга, находящегося в режиме ожидания.

– Да что ж это такое! Сколько можно ржать и шуметь! – прорычал в ночи голос с сильным испанским акцентом.
– Успокойся, Леон, над моей комнатой – чердак, – мягко ответила ему женщина.
– Не, ну вы посмотрите! Если это чердак, это значит, что можно орать и топать над головой?!!
– Там никто не живет.
– Да мне пофигу! Живет – не живет. Топать-то зачем?
– Леон!
– Что Леон?! Они меня сбивают с ритма…



– Петр… – шепнула инквизиторша.
– У-у? – проворчал оцинкованный паладин, не открывая глаз.
– Он такой красивый. Мне так нравится… – мечтательно прошептала ему на ухо Леди Смерть. – Потому что он – твой.
– Кто, черт возьми?!!!
– Сам погляди.
Петр непонимающе уставился в направлении, указанном пальцем Паулы. На столе, неловко воткнутый в банку из-под лекарств, стоял Его цветок из Его кабинета! Глаза инквизитора налились кровью, и он заметался по комнате:
– Убью! Найду и убью!
– То есть… ты хочешь сказать, что это не ты оставил его под дверью? – спросила Паула, и в её голосе Орсини различил знакомые нотки. Такой голос у неё становился, когда она приступала к допросу особо упрямого еретика и просила братьев выйти из комнаты. Обыкновенно инквизиторы безо всяких напоминаний старались держаться подальше – даже их тренированная психика порой могла не выдержать леденящих душу криков.
– Нет… А записку ты мне не писала? – осенило брата Петра.
– Какую записку?
– Да неважно, – сказал Орсини и поцеловал голое плечико, выглядывающее из-под одеяла, в которое инквизиторша стеснительно куталась. Паула прижалась к его губам и запустила пальцы в жесткие длинные волосы.
– Ой, Господи ты ж Боже мой! – пробормотала она. – А про Андрея-то мы забыли!..
– Точно! – спохватился Орсини, берясь за ручку двери.
– Петр!
Брат Орсини вопросительно приподнял бровь.
– Оденься!

Когда Вепрь заглянул в библиотеку, Андрей прилежно спал на аккуратно развернутом на первой странице сочинении пресловутого Августина, и выглядел столь же блаженным. Он даже не проснулся, когда Петр поднял его на руки и уложил в постель.
Хотя на часах было уже начало восьмого, поздноватое время для сна инквизитора в субботу, Орсини решил не будить мальчишку.
– Спи уже, шутник… – проворчал он и направился к мессе, на ходу загибая пальцы, проводя ревизию недавних прегрешений: он гневался на сестру Паулу, думал грешным образом о сестре Пауле, прелюбодействовал с сестрой Паулой, еще раз прелюбодействовал с сестрой Паулой… В этот момент, когда Петр углубился в воспоминания о недавнем грехопадении, его размышления прервал брат Матвей:
– Э, брат Орсини! У вас есть что-то от головы?
– …..
Петр двинулся дальше, загибая пальцы:
– …Послал скверным словом брата во Христе…