нас не знали только в лицо...

Поисковые запросы не устают меня радовать. С каждым днем они все страшнее и страшнее...
Спасибо неизвестным труженикам нестандартного и извращенного мышления

мельхиор фон нойманн тесты это какой тест? на стол вываливают гору деталей - соберите из предложенных частей конструктора бабу в костюме горничной???
смешные фото с танками
изя фернандович
вышивка танков их еще и вышивают...
мем на чёрном фоне страшная рожа
рип ван винкль хентайэтого еще не хватало
целовал изящные ступнигоспода графоманы, ищущие свежих сравнений! Я тоже графоман - У МЕНЯ ИХ НЕТ!!!!
hellsing фюрер
заговор от жестого обращения мужчины к жене и детямсовет народног целителя - по кончику ножа наливайте в стакан освященной водки и поднесите мужчине с огурцом, весь остальной вечер держите рот закрытым. Говорят, этот метод спасает брак.
крыжополь паспортный стол расписаниепочему именно я должен знать расписание паспортного стола Крыжополя?
короткие рассказ про танк
испания мой гастрономический празднико крыжополе, должен признать я знаю больше
почему роуз и шерон не смогли вернуться домойкто все эти люди?
ока советская самоходная
красивые ножки в чулках
эрзац-команда
как рисовать на тыкве танк О_о
периодическая синусоида угодна богу
насиловал рыдающую
благородные дни купанияхуле , покупался - как благородный
получение сексуального удовлетворения путём убийства
гудериан грудь уймитесь, наконец!!!!
и на него все дрочат у нас интеллектуальное сообщество в тему...

@темы: словоблудие, хумор, эстетические преступления

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

ворчания и сетования

Вот какого черта не могу найти "Вавилон" в украинской озвучке? Нигде, черт побери!!!!! Я в состоянии слепой безрассудной ярости. В русском, конечно, тоже пойдет, но нет того антуража и не так здорово обыграны хохмочки. Во всяком случае, украинский дубляж был более творческим и уматным. И голоса были здорово подобраны - капитан Шеридан разговаривал почти как председатель колхоза ( что в сценах всяческих заседаний выглядело вообще доставляюще). Вот насчет Ивановой ничего не скажу, но точно помню, какой голос был у посла Деленн - крайне душевный такой, мягкий. Ну нечто прямо. Пожалуй, она попадает в пантеон моих любимых персонажей - насколько умная и обаятельная женщина, причем с крайне подкупающей мимикой. И если в подростковом возрасте мне больше импонировала командор Иванова, то теперь чаша моих симпатий больше склоняется в сторону послицы.

посли дальше

Фото настолько семейное, что не хватает только ковра

фото из категории " Такой она была до"

выход в белом польте

@темы: вавилон - 5, вернисаж

---

не мог пройти мимо. Немного исторического слеша

@темы: пьяный кубист рисует брежнева, вечера с историком

---

Очень хорошо сказано

11.11.2012 в 01:41

Пишет  Энтропия в энной степени:

517

@темы: таки да

---

Разведка донесла, что мы опять на пороге грандиозного шухера. Не больше не меньше как Зимней фандомной битвы.
Честно говоря, я и сам не представляю, как поступлю, если она таки произойдет. Я выжат как лимон и не могу написать ни строчки...
Зимняя ФБ, я спасаюсь бегством!

@темы: битва

---

однажды в молдавии

Интересно, чем промышляла церковь?
У нас было два пакетика ладана, семьдесят пять ампул освященного елея, 5 иконок Нерукотворного Спаса, рака, наполовину заполненная святыми мощами и целое море разнообразных ладанок, а так же ящик кагора и часть креста господнего...

@темы: хрень вокруг нас, страх и ненависть в крыжополе

---

окончание опуса

ВТОРОЙ ПОСЛЕ БОГА
Автор: _Panzer__Magier
Фэндом: Trinity Blood
Персонажи: Исаак, Сюзанна, Гудериан, трио Нойманов; Леон и брат Матвей - в эпизодах. Каин, Дитрих.
Рейтинг: G
Жанры: водевиль
Размер: Миди
Часть 2
Глава 6
В тот вечер за уже знакомым нам небогатым столом трапезничали малознакомые друг другу люди и, как и всегда в подобных случаях, они сидели в крахмальных салфетках и ледяном молчании. Был слышен только скрежет ножа, с остервенением пилившего остов безнадежно старой курицы, жилистой, как эфиопский легкоатлет. Враждебность витала в воздухе пополам с запахами куриного бульона, кислого вина и сырости, растекшейся унылым серым пятном по потолку.
– Каспар, кто все эти люди? – деловито осведомился Бальтазар, оглядывая невозмутимо жующих мага, баронессу и оборотня, при этом старший Нойман с точностью скульптора, работающего по мрамору, отколол кусок птицы, которая вполне могла оказаться его ровесницей.
– Это граф Сен-Жермен и его помощники. Он приехал, чтоб помочь Мельхиору, – пояснила Касси, переодевшаяся к обеду в последнее приличное платье и то аккуратно заштопанное . Фройляйн Нойман решила переплюнуть сама себя и даже подала к столу нечто напоминающее пирог, в который кануло, как в Лету, последнее яйцо из припасов. Судя по запаху, второй свежести.
– Странно. Вы совершенно не похожи на психиатра, – ядовито бросил старший Нойман Исааку. – А он тут позарез нужен всем. Впрочем, смею надеяться, вы не пробудете здесь долго. Иначе он понадобится и вам.
– Не переживайте, мой юный друг! – расплылся в сладчайшей улыбке Кемпфер, попивая неплохую мадеру. – Я только взгляну на эту самую куклу и вашего брата. Просто я не могу отказать даме, – галантно кивнул Кемпфер в сторону торжествующе разрумянившейся Касси, которая, будучи очарованной аристократичным донельзя графом, преданно смотрела ему в рот, ловя каждое слово.
– Касси, вы можете проводить меня к этому самозваному Пигмалиону?
***
– Он уже второй день из комнаты не выходит… – посетовала фройляйн Нойман. – Ни с кем говорить не желает. Не ест ничего. Я ему даже кашу принесла манную, без комков, на молоке, как он любит, а он к ней даже не притронулся. Вы знаете, герр Исаак, я так за него волнуюсь!
Трепетная сестра Пигмалиона расстроенно шмыгнула носом и постучала в дверь. Не дождавшись ответа, она засунула лысую голову в образовавшийся проем.
– Мельхио-о-ор! Мельхиор! – позвала она.
В комнате царил мягкий полумрак, в котором едва-едва помаргивали лампочки разнообразных приборов. В снопе пробившегося из коридора света Исаак разглядел нагромождение ящиков с деталями, заваленный обрезками проводов стол, над которым чадил забытый паяльник. У распахнутого окна виднелись два неподвижных силуэта, словно вырезанных острыми ножницами из плотной черной бумаги: тоненький, женский, с безвольно поникшими плечами, и другой, мужской, устало опирающийся о подоконник.
Исаак встретился взглядом с коротко остриженным парнем в очках с роговой оправой. Под быстрыми умными глазами его лежали тяжелые синие тени бессонницы и немого страдания. У него был отчаянный вид человека, в конец загнавшего самого себя и отупевшего от безвыходности.
– Мельхиор, к тебе господин Сен-Жермен, – сказала Касси. – Он очень хотел с тобой поговорить…
Исаак с интересом взглянул на куклу, касаясь её неподвижного лица кончиками пальцев в безупречно-белых перчатках. Он отвел с бледного лба сиреневые волосы, жесткие как леска, и заглянул в тусклые стеклянные глаза, любуясь гармоничностью черт. Она выглядела почти как живая женщина, казалось, вглядись повнимательнее – и длинные ресницы её вот-вот затрепещут. Но, увы, это была хоть и прекрасная, но, всё же, кукла, умело раскрашенная мастером под человека.
– Какая красавица! – воскликнул Кемпфер и неожиданно мягко вопросил у Мельхиора, проникновенно глядя ему в глаза:
– Как ее зовут?
– Вальтрауд, – тихо ответил средний Нойман.
– А меня – Исаак. Я весьма наслышан о вашей эм-м-м… подружке и приехал издалека, чтобі взглянуть на неё. Вы мне разрешите? – взяв со стола отвертку в тонкие руки, спросил Кемпфер, с любопытством хирурга ковыряя стальную плоть, ранее скрытую пластиком, мягким как девичья кожа.
– Признаться, я поражен! Просто ювелирная работа! Она почти само совершенство. Хм, а ваша сестра Касси сказала, что у вас проблема с этой милой фройляйн.
– Я не могу добиться того, чтоб она двигалась, говорила. Не могу… – сокрушено покачал головой Мельхиор.
– Хм, похоже, нам нужно использовать транзисторы с более высоким коэффициентом передачи тока… – проворчал Исаак, закатывая рукава рубашки.
– Касси! Принесите сюда мой чемодан с инструментами. Он внизу, в холле. А мы с вашим братом немного потрудимся, – сказал маг, выставляя фройляйн Нойман за дверь и заговорщицки подмигивая ей черным недобрым глазом:
– Через час можете подать нам кофе с гренками. Подозреваю, ваш брат будет не против перекусить…
И за таинственно прикрытыми дверями в тот вечер ещё долго и беспокойно бродил свет, пахло плавленым припоем и канифолью, щелкали пассатижи и гремело железо. В сырой тишине коридора допоздна разносились два размеренно беседующих спокойных голоса – один мягкий и вкрадчивый, другой спокойный и несколько монотонный, окрашенный несвойственной для него живостью.
***
Бальтазар пробежался пальцами по клавишам рояля. На крышке инструмента стыла забытая чашечка кофе. Почему-то даже кофе ему совершенно не хотелось. Нойман всё играл и играл, и его ловкие руки перескакивали с одной мелодии на другую – с вальсов Шуберта на «Венгерские танцы» Брамса. Бешеный чардаш разудало гремел по коридорам, но на душе Василиска было как-то невесело, и в затейной мелодии он выплескивал ворочавшееся у него в душе глухое раздражение. Над головой почти в такт всё время топала Касси, и сквозь звуки музыки временами пробивался её басовитый голос:
– Ну что вы, милочка! Сначала нужно использовать вот эту вещицу – и этого шрама совсем не будет видно! А вот вам еще и пудра! Видите, как вам к лицу этот цвет?
Судя по всему, фройляйн Нойман обучала премудростям применения косметических средств баронессу, немедля проникшись к ней нежнейшей дружбой. Конечно, за глаза она посчитала помощницу герра Кемпфера несколько грубой и неженственной, но ровный и терпеливый нрав Сюзанны и фуражка с блестящей кокардой довольно быстро покорили сердце Касси. Теперь она всячески пыталась исправить сей недостаток в характере приятельницы, но кокарда ей нравилась по-прежнему.
Из другого угла флигеля доносились заунывные звуки электродрели – там круглосуточно что-то пилили, сверлили, паяли Мельхиор с пресловутым графом, и у старшего Ноймана уже закрадывалось подозрение, что этот прохвост занимается там подпольно ремонтом, окончательно решив осесть в вотчине «неразлучных» братьев.
– Каспар вообще сошел с ума,– с неудовольствием отметил Василиск: – приволок этого пройдошливого графа в замок вместе с его прожорливой сворой. Этот Сен-Жермен уберется не иначе как после того, как вылакает все запасы мадеры. На аристократично бледное чело старшего Ноймана прибоем набежала тень – не ранее как утром он застал сестру (или брата – в этом уже и сам Бальтазар затруднялся разобраться) отчаянно кокетничающей со звероподобным телохранителем этого самого Сен-Жермена (ну как его? Не-то Манштейн, не-то Кессельринг – что-то в этом роде…).
Этот косматый детина для Касси стал едва ли не рыцарем на белом коне, после того как нарубил дров вместо неё и галантнейшим образом помог ей вынести ведро помоев из кухни.
Бальтазара ужасно раздражал и этот длинноволосый граф с не вызывающим доверия профилем, брызжущий сарказмом, как плюющаяся кобра – смертельным ядом. И его рыжая ведьма, хромая, как бес, и телохранитель, воняющий псиной.
– Вот собака… – пробормотал он, не прекращая играть, и тут Василиск явственно почувствовал на себе чей-то внимательный, пристальный взгляд. Он поднял глаза и увидел смущенно приткнувшегося к косяку Гудериана. Оказывается, всё это время вервольф тихо стоял в дверях и слушал. Бальтазар тоже смутился, и по его лицу поползли рваные бордовые пятна. Он судорожно скомкал ноты, не зная, куда себя девать.
– Играйте, играйте, – сказал оборотень, застенчиво ковыряя паркет ногой в разношенной лаковой туфле. – У вас очень красиво получается.
– Вам нравится? – поднял бровь Василиск.
– Очень, – честно ответил Гудериан.
– Хм, а мне все говорят, что у меня паршиво получается… Я ведь для себя. Для души... А они… – пренебрежительно кивнул он в сторону сверлящего звука и цокота каблуков по половицам... – Они все меня не понимают. Бальтазар то, Бальтазар се, Бальтазар хоть бы в кабаке играл… А Бальтазар не может, он тонкой душевной организации. Я не могу быть ремесленником!
Василиск не знал, зачем он так разоткровенничался с этим, казалось бы, неприятным ему человеком, но почему-то его добродушная физиономия так и располагала к этому. Вроде, как говоришь с большой собакой, которая внимательно слушает тебя, пусть даже и не понимает.
– По-моему, так хорошо получается, – протянул вервольф, с восхищением глядя на старшего Ноймана. – Мой хозяин говорит, чтобы научиться играть – немного нужно, а вот исполнять не научишь…
–- А верно подметил ваш хозяин. Граф тоже играет?
– Да, и очень красиво. Он даже иногда выступает в разных городах с концертами.
– Везет же людям… – завистливо вздохнул Нойман, одергивая порыжевший фрак. – Вот плюнуть бы на все…
– А вы его попросите – он вас подучит играть,– простодушно сказал Гудериан.
– Вы думаете? – скептично отозвался Бальтазар, уже испытывая внутри себя чувство, крайне похожее на изжогу, при мысли попросить что-то у этого самозваного князя иудейского.
– Он никому не отказывал в помощи. Но знайте, даже за совершенное добро требуется отплата. А за совершенное зло – в стократ, – сверкнул глазами оборотень и на дне его тусклых очей солнцем загорелась зловещая шакалья желтизна.
***
– Скажите, граф, – лукаво сощурилась Касси, с довольством наблюдая, как слегка посеревший от бессонной ночи Исаак без слова жалобы поедает её незамысловатую стряпню, сохраняя безупречно аристократичный вид, даже восседая на непрезентабельном кухонном табурете среди неопрятных гор посуды.
– А вы можете сделать из меня женщину? В смысле, совершенную женщину. Настоящую.
– Касси, – с обаятельнейшей улыбкой обратился к нему (или к ней) Исаак. – Зачем?
– Как «зачем»? – отступив на один шаг, непонимающе замотал головой Каспар, звеня серьгами.
– Но вы ведь и есть женщина, – пожал плечами Кемпфер, откладывая вилку.
Нойман жеманно взмахнул длинными ресницами и вздохнул, комкая полинявший фартук.
– Хирургически? Могу попробовать. Но зачем? Ведь истинные мы – внутри и ничто внешнее нас, по сути, не меняет. Пусть не каждый увидит, какие мы на самом деле, – проникновенно сказал Исаак, и его глаза были спокойны и безмятежны, как темные воды пруда под сенью деревьев. – Ведь когда они узнают вас ближе, все увидят того, кого вижу я.
– Кого?
– Касси. А что до совершенства… черт возьми, а кто из нас совершенен? – грустно и иронично вопросил граф Сен-Жермен у маринованного огурца, наколотого на вилку.
– Вы сами, – подумала Касси, поняв, что никогда не видела человека, столь достойного восхищения. Он настоящий джентльмен – и этим все сказано.
– Черт возьми, вы прозябаете в этой дыре. Вы могли бы быть актрисой. Хорошей актрисой – у вас тысяча лиц, и вы можете быть кем угодно, оставаясь собой. Вы талантливы, Касси, а меж тем вынуждены прозябать в нищете с вечно пикирующимися братьями. Идите со мной – и я покажу вам огни большой сцены, – прошептал он, заглядывая, казалось бы, в самое дно её души черными нечеловечьими глазами, похожими на очи демона забытых древних миров, где боги носили звериные головы и люди поклонялись рекам.
– Большой сцены? – едва не дрожа под его пытливым взглядом, робко переспросила Касси.
– Самой большой в мире. И вы получите пусть не главную роль, ведь я не бог – я лишь второй после бога, но, ручаюсь, ваша роль будет прекрасна и очень важна. Идите за мной, и я выведу вас на сцену.
Касси замялась и опустила длинные ресницы. Сквозь искусственный румянец на её лице проступила подлинная краска.
– Что такое? – мягко вопросил Исаак, заглядывая в её смущенное лицо на котором явственно виднелись следы глубокой внутренней борьбы. – Вам что-то мешает это сделать, Касси?
– Но… – замялась она. – Как же я поеду с вами? У меня нет ни одного приличного платья.
Маг широко улыбнулся, сверкнув белыми мелкими зубами, и каким-то резким, злым и веселым движением рванул на себя пыльную бархатную штору, упавшую к его ногам лиловой грудой.
– Сюзанна! Мой саквояж с инструментами! Мне нужны ножницы, иглы и скальпель! Самый острый! И вы с Гудерианом тоже.
Перехватив испуганный и недоверчивый взгляд мгновенно явившегося на зов телохранителя, маг хохотнул:
– Вильгельм, от тебя мне требуется только твое терпение и способность пару часов постоять неподвижно. По-моему, вы с Касси одной комплекции.
В эту ночь в каморке под крышей спокойно спал Мельхиор. Его окно было темно, в то время как в окне комнаты его сестры в полосе света метались руки и тени:
– Баронесса, – доносился в тиши насмешливый голос неутомимого графа, – я понимаю, что вы не парижская модистка, но старайтесь не сильно тыкать булавками моего шофера!
***
– Касси, ты не поедешь с ним, – повысил голос Бальтазар.
– А вот и поеду… – фыркнула Касси, бросая вещи в видавший виды чемодан. – Да хоть с самим дьяволом, лишь бы подальше из этого захолустья.
– Что он тебе пообещал?
– Сцену, море поклонников и гастроли, – восторженно закатила глаза фройляйн Нойман.
– Гастроли? Хм-м… – призадумался сам Бальтазар и как-то погрустнел.
– Вот и проваливай со своим Сен-Жерменом и Кессельрингом, – ожесточенно бросил он.
– Гудерианом… – поправила его Касси, любовно сворачивая шелковую комбинацию самого фривольного вида.
– Какая разница…
– Вот и оставайся один в этих развалинах… – решительно захлопнула чемодан фройляйн, гордо подбоченившись. Её хорошо сшитое платье темно-лилового цвета сидело на ней превосходно и в скудном интерьере убогой комнатки Касси с боа на шее и впрямь походила на звезду кабаре, заброшенную обманщиком-антрепренёром в гостиницу низкого пошиба.
– Как это, один? – оторопел Бальтазар. В воздухе ощутимо чувствовалось веяние нараставшего скандала, но в это время колокольчик на входных дверях запел серебряным голосом. Василиск ожесточенно рванул на себя дверь и рыкнул, как пес через забор, облаивающий запоздалого пьянчужку.
– Ну, кого еще черти принесли? – закричал он и осекся.
На пороге, недоуменно взирая на него, стояла удивительно красивая молодая женщина в дорожном костюме в такую мелкую клетку, что от неё начинало рябить в глазах. Фиолетовые волосы дамы были завернуты в этакие тугие бублики, полускрытые изящной шляпкой. В руках у дамочки был саквояж с пестрыми наклейками, какие обычно бывают у коммивояжеров, направляющихся в провинцию.
– Эм-м-м, господин граф у вас? – поинтересовалась неизвестная, но очень миловидная фройляйн. – Я его ассистентка, графиня фон Фогельвейде.
Он был уже готов завопить, что его дом – не сборище для аферистов и не кибитка бродячего цирка, но, вместо этого, неожиданно для себя помог занести в дом чемодан и проводил даму в прихожую, куда Касси и Сюзанна с топотом и грохотом стаскивали свои вещи, а также багаж графа.
– Я сейчас спущусь. Одну минутку, – прозвучал откуда-то сверху голос Исаака.
***
А там, в маленькой комнатке под крышей, повисло молчание, натянутое, как струна. Это был момент, ради которого они трудились не день и не два, не покладая рук. Пальцы мага ловко опустили переключатель. Мельхиор, весь внутренне дрожа, напряженно глядел в до боли знакомое красивое лицо. В лицо своей Вальтрауд. В этот момент, казалось, даже время затаило дыхание. И тут ресницы на прекрасном лице куклы дрогнули, затрепетали, словно крылья мотылька, и она подняла на Ноймана небывало лиловые глаза, загоревшиеся мягким внутренним сиянием. Её лицо было живым, почти одухотворенным, как будто светящимся изнутри от незримых жизненных токов. Она стояла перед ним – такая хрупкая и прекрасная. Она повернула голову и глянула на него через плечо, как тогда, в тот самый незабываемый первый день весны стояла у окна в ореоле утреннего света, пронзающего её до самого дна огромных глаз.
– Вальтрауд… – зачарованно прошептал Мельхиор, судорожно сжимая её плечи. – Скажи, скажи мне что-нибудь!
Кукла издала механический щелчок и монотонным синтетическим голосом прошелестела:
– Вопрос не понят. Уточните.
– Вальтрауд! – прошептал Мельхиор, вглядываясь в бесстрастное, гипсовое лицо. Это была всего лишь посмертная маска, надетая им на груду железа, облаченного в платье давно умершей женщины.
– Вопрос не понят, уточните, – сказала она неживым голосом, глядя сквозь него стеклянными глазами. На миг Нойману стало страшно от этого неживого взгляда. Ему показалось, что в этот миг в нем самом что-то сломалось, как будто беззвучно обвалилась стена, застилавшая его взор; стена, которую он возводил долгие годы. Она рухнула и теперь лежала у его ног, а он, оглушенный и прозревший, в растерянности стоял над грудой битого кирпича. Неужели, он зря страдал и надеялся эти годы? Неужели, он и впрямь верил, что способен воссоздать её заново: живое – из неживого, плоть – из металла, чувство – из праха?
– Я сделал, что смог. Дал то, что вы просили. Но я ведь не бог, я всего лишь второй после бога. Даже бог не может дать вторую жизнь, жизнь после смерти, – тихо сказал Исаак, кладя холодную тонкую руку ему на плечо. – Можно сделать куклу, подобную человеку, способную двигаться и говорить, но нельзя вдохнуть душу в кусок железа.
Исаак посмотрел на поникшего Ноймана, и в его глазах светилась мудрость бесконечно древнего, отягощенного долгой жизнью, существа. Пигмалион сжал тонкие холодные пальцы графа и поднял на него светлые глаза:
– А кто тогда сам бог? – тихо спросил Мельхиор.
Исаак таинственно улыбнулся:
– Я вас обязательно познакомлю. Если вы пойдете со мной, конечно…
***
Маг хранил интригующее молчание, и, казалось, не шел, а плыл по холодным каменным плитам этого старого здания. Касси едва поспевала за ним на каблуках, но графиня фон Фогельвейде, решительно подобрав юбки, старалась не отставать от процессии. Впереди мага шел Гудериан, вероятно, не хуже своего хозяина знавший дорогу. Бальтазар и Мельхиор угрюмо плелись сзади, сторожко и с подозрением оглядываясь по сторонам. Им откровенно не нравился этот заброшенный бункер, куда их привел Исаак. Старинный бетонный склеп уходил во тьму под землю уровень за уровнем. Судя по всему, это убежище существовало еще задолго до Армагеддона – на пыльных этажах встречались незнакомые даже самой Сюзанне доисторические механизмы непонятного назначения.
Наконец маг положил руку на мерцающую кнопками поверхность и монолитная, казалось бы, стена разошлась в стороны, как воды Красного моря пред библейским пророком Моисеем.
– Майн герр? – произнес Исаак в полутьму, в которой обретался кто-то незримый. Они увидели лишь кресло, обернутое в сторону огромного тусклого экрана. Оно едва заметно качнулось и медленно повернулось. Перед ними был невысокий рыжеволосый парнишка, с ухмылкой поглядывающий на них веселыми карими глазами.
– Привет, Исаак! – довольно фамильярно обратился к фон Кемпферу юноша. – Появился! Легок на помине!
Все присутствующие нервно переглянулись: неужели этот мальчишка и есть…
Но в этот момент то, что казалось всего лишь темным прямоугольником пола, пошло ленивыми кругами, словно потревоженная брошенным камнем вода. Оттуда, словно из самой густой и вязкой предначальной тьмы, появилась человеческая фигура – существо красоты лучезарной, словно сам Люцифер. Казалось, от его золотых волос и белоснежной кожи исходило мягкое сияние. Существо глянуло на них нечеловечьи-ясными, пронзительно-голубыми глазами, и шесть белых херувимских крыл воспарили за его спиной.
– Вот они, майн герр, как вы и просили, – почтительно склонил голову Исаак. – Те, кто послужит нам. И с ними мы воссоздадим мир огнем...

@темы: Trinity Blood, фанфики

---

традиционная подборка курцхумора

Брачное агентство "Голубая луна" уже 2 года успешно сводит концы с концами.

У меня дикая аллергия на тупость, я сразу весь покрываюсь сарказмом

Совесть — это роскошь, а мы люди бедные.

Зимой эксгибиционист Василий не может полностью раскрыть свой потенциал.

Вчера труп агента по недвижимости был найден в тихом, спокойном, очень зелёном районе, в пяти минутах от метро.

Безумству храбрых — венки со скидкой.


Театр одного актера я еще как-то могу понять. Но супермаркет одного кассира...

Близость к человеку определяется тем, на сколько сильно ты можешь над ним издеваться, не наполучав при этом пиздюлей.

Здание клуба атеистов и церковь стоят по соседству. Так сказать, хотите верьте, хотите нет

Я, конечно, люблю варёную морковь. Но не настолько, чтобы её есть.

- Капитан! Якорь всплыл!!! - Хм... Скверная примета..

Надо переезжать в другой город, а то я, кажется, начал трахаться по второму кругу…

Интеллектуал - этот тот, кто знает с десяток занятий поинтереснее секса

Если одесский ребёнок идёт без скрипки, значит, он играет на фортепиано.

Всех нас хранит Господь. Но срок хранения у всех разный.

Думаю, самым гениальным актером в истории станет чувак, который после смерти Безрукова сыграет Безрукова

- Скажите, коллега, отчего это по территории института стали сновать массы сгорбленных старушек в платочках?
- А это лаборантки с кафедры теологии...

Если виноватых нет, значит они уже у власти.

@темы: хумор

---

это нечто

08.11.2012 в 11:39

Пишет  Типичная МэриСью:

КРАТКИЙ КУЛУАРНЫЙ СЛОВАРЬ
19-го числа пройдет мастер-класс писателя Линор Горалик "Как создавать персонажей?" (он же - "Как писать про людей?"). В свете чего мы тут в УЦ ведем в последнее время довольно много бесед про персонажей. И после долгих баталий о том, следует ли делиться тайной рабочей информацией с широкими массами, мы решили опубликовать подборку из основных терминов, которыми эксперты и друзья Учебного центра пользуются для обсуждения персонажей различных литературных произведений.

КРАТКИЙ КУЛУАРНЫЙ СЛОВАРЬ ПЕРСОНАЖНОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ УЧЕБНОГО ЦЕНТРА ИНСТИТУТА КНИГИ

Вспомогательные котики - второстепенные персонажи, которых автору очень жалко, потому что им скоро подыхать.
Муму - барышня, которую автор любит обессловесить для пущего подчеркивания ее неземной сущности: "...одними глазами прокричала", "...выдала себя воплем трепещущих пальцев" и т.д.
Дрочилово для девочек - гипермаскулинный, сверхинтеллектуальный, мегазамкнутый, невыносимо сложный, совершенно бесстрашный, с тщательно скрываемой страшной тайной прошлого дважды разведенный миллионер лет тридцати восьми.
Дрочилово для мальчиков - персонаж женского пола.
Николенька - русский интеллигент, духовный и страдающий .
Ребенок Розмари - детский персонаж, которого автор описывает как исчадие ада (и сам, кажется, боится).
Пиздобудда - велеречивый гуру, устами которого автор произносит длинные философские монологи.
Существо с ебалом - персонаж, нетривиальные черты лица которого автор особо любит описывать: "...побелел своим красивым, мужским лицом", "...на его лице с чувственными бровями шелохнулись дикие, но элегантные усы" и т.д.
Данко - либеральный журналист.
Стойкий Оловянный МНС - советский интеллигент с низкой зарплатой и твердыми принципами.
Приблудный боцман - персонаж, который в повествовании нахер не нужен, но зато подает реплики и живет телесным низом.
Теплая сися - материнский, опекающий других героев женский персонаж.
Муся Коган - женский персонаж с героическими порывами.
Инфернальный свиноёб - персонаж, которого автор делает ответственным за все мировое зло.

Урод с цветами - положительный мужской персонаж, полный романтических побуждений.
Урод с гандоном - положительный мужской персонаж, полный эротических побуждений.
Урод с мыслёй - положительный мужской персонаж, полный интеллектуальных побуждений.
Анжелика Пыпкина - гламурная девушка из низов.
Одноклассник - менеджер младшего звена.
Тёлочка - нормальный женский персонаж, живой и обаятельный. В русской литературе не встречается.
Егорка - представитель русского народа, каким он является воображению автора.
Нервный суслик - тревожный персонаж, легко впадающий в истерику.
Суслик кучерявый - затейливый, остроумный, эмоциональный, всеми любимый персонаж, которым автор очень хотел бы быть.
Дзе - представитель национального меньшинства, используемый автором для пущего комизма. Также: говорящая собачка, говорящий кактус и т.п.
Эрофюрер - представитель власти, которого автор любит.
Говнофюрер - представитель власти, которого автор не любит.
Чапаев - утопленник, морской Царь, крупная говорящая рыба и т.п.
Вася на подсосе - персонаж, которого автор использует, чтобы как-нибудь стимулировать к деятельности других утомленных персонажей.
Гроб повапленный - персонаж, в которого автор вложил много красивостей безо всякой пользы для повествования.
Персонаж типа Гаврилова - персонаж типа директора Института книги А.Ф. Гаврилова.


PS: Спасибо всем друзьям Учебного центра Института книги, участвовавшим в уточнении терминов и составлении словаря. Приносим свои извинения директору Института книги А.Ф. Гаврилову.
Источник - ucheba-book.livejournal.com/13746.html

@темы: творчество, цитатник одного интеллигента

---

А этим я вообще доволен, если бы не концовка. Мой главный калибр - это водевиль
ВТОРОЙ ПОСЛЕ БОГА
Автор: _Panzer__Magier
Фэндом: Trinity Blood
Персонажи: Исаак, Сюзанна, Гудериан, трио Нойманов; Леон и брат Матвей - в эпизодах. Каин, Дитрих.
Рейтинг: G
Жанры: водевиль
Размер: Миди
Часть 1
Глава 1
В этом сезоне у высшего света Германики был крайне моден один субъект. Ни один ужин или прием не обходился без него, и во всех гостиных только и разговоров было, что о некоем фон Кемпфере. В Лондоне он представлялся Исааком Батлером, в Ватикане – графом Сен-Жермен, и, Бог весть, где черт знает кем. Многие дамы находили этого джентльмена просто душкой – как увлекательны были все эти сеансы спиритизма, месмерические откровения, сколь удивительны и невероятны были хитроумные машины и чудесные исцеления, демонстрируемые Исааком. В свою очередь, их мужья считали достопочтенного герра пройдохой и аферистом. Но говорили об этом вслух не иначе как за глаза и шепотом – что-то недоброе сквозило в скупых отточенных жестах, в черных насмешливых глазах мужчины, нечто опасное и угрожающее, полускрытое светским лоском. Так украдкой под тканью приличного костюма вырисовываются очертания кобуры, скрытой одеждой.
Этот смутивший всё общество Берлина господин был всегда безупречно элегантен, но без излишнего франтовства: фон Кемпфер никогда не носил фрак. Он неизменно появлялся всюду в простой черной паре и белом, пикейном жилете, в одном и том же долгополом пальто, распространявшем запах крепкого табака и таинственных химикалий.
– Это запах серы тянется за ним оттуда, откуда он приходит, – посмеивались шутники, но обыкновенно при этом опасливо оглядывались, словно отмочив отнюдь не невинную остроту на политические темы публично.
И впрямь – в наружности герра Кемпфера было что-то сатанинское: не-то невиданно длинные черные волосы вкупе с интересной бледностью на резко очерченном красивом лице, не-то лукавая полуулыбка на тонких губах. К тому же он обладал воистину дьявольским обаянием, покорявшим сердца, – он был галантен с дамами, предельно внимателен с учеными, предельно терпелив с чиновниками и даже мог отпустить тяжеловесную остроту отставному военному или одарить двусмысленным комплиментом поблекшую светскую львицу. Он был вездесущ, этот Кемпфер, – его имя каждый день всплывало на страницах желтой прессы или всеми уважаемых научных журналов, в неспешных клубных разговорах и в пересудах рыночных торговок. Алхимик и маг, хранитель тайн Гермеса Трисмегиста, знаток Каббалы и халдейских практик, знаток утерянных технологий, демонолог и непревзойденный доктор, ученый и масон – вот что говорили про него. Или он сам про себя.
Его видели в трех-четырех местах ежедневно (и, пожалуй, даже никто не удивился, если бы одновременно). Только и было россказней, что про удивительные деяния этого Исаака: с утра он вернул молодость графине Ф., к полудню он дочитывал лекцию в медицинском университете про особенности восстановления конечностей, а к трем часам его уже видели на скачках в окружении лиц, приближенных к королю. Дальше неугомонного мага вроде бы видели на приеме у барона Х., где он публично вызывал духов, а после, даже не запыхавшись, он являлся в оперу ко второму акту послушать местную примадонну в «Травиате». И все только диву давались – как только он везде поспевал!
***
Черный бронированный лимузин ехал по Курфюрстендамм. В надвигающихся сумерках желтыми тусклыми яблоками нависли над брусчаткой фонари, вглядываясь в мутные лужи, оставшиеся от внезапно налетевшего дождя. Маг поднял стекла и откинулся на пассажирском сидении, лениво потягивая из бокала темно-красную жидкость, трепещуще касавшуюся губ от плавного хода автомобиля. Как хорошо, что Гудериан имел привычку всегда держать в баре бутылку хорошего марочного вина: приятно среди этакой бешеной круговерти, в которую превратились последние пару недель, улучить минутку и спокойно насладиться терпким, сухим вкусом, скребущим оскоминой зубы.
– Что у нас еще запланировано на сегодня? – спросил телохранителя Исаак, устало потирая виски. Эта демонстрация нового метода по выращиванию искусственных кристаллов драгоценных камней с последующей продажей оборудования (а, скорее, сами торги с желчным скрягой Гершвином, мечтавшим о мгновенном обогащении) совершенно его вымотала.
– Визит к полковнику Баумштумпфу: он интересовался образцом оружия, парализующего ультразвуком, – принялся перечислять Гудериан, не отвлекаясь от баранки. Парень обладал поистине феноменальной памятью, а посему частенько служил своему господину импровизированным «живым блокнотом», чем очень гордился, дорожа оказанным ему доверием.
– Еще лекция в масонской ложе – вы там хотели стянуть подлинник «Иероглифической монады», сеанс одновременной игры в шахматы в офицерском клубе.
– Бог с ними, с этими шахматами… – пробормотал магир, вспоминая прошлогоднюю эскападу, не увенчавшуюся успехом. Увидев в зеркале заднего вида расстроенное лицо хозяина, верный оборотень утешительно прогудел:
–Не стоит переживать, герр Исаак. Вы ведь во время этих проклятых гастролей в Лондоне не знали, что столкнетесь с этим профессором, как его…
– Вордсвортом. Уильямом Вордсвортом, – вздохнул Исаак, закуривая. – Да. Я знаю. И вся беда в том, что довелось мне при самых неблагоприятных обстоятельствах налететь на того самого человека, который меня так хорошо знает. И который, черт возьми, обыгрывал меня даже на третьем курсе…
– Еще сеанс лечения гипнозом у графини Н., – нараспев продолжил телохранитель. – И светские мероприятия: сегодня в театре дают «Калигулу» Камю, к тому же вас приглашал в кабаре «Альпийская роза» поручик Ж.
– Хм… К черту графиню. И в «Ж» «Альпийскую розу» вместе с Камю, – отмахнулся маг и многозначительно улыбнулся самыми уголками тонких губ.
– Мне нужно наведаться к одной куда более интересной пациентке.
***
– Доктор Исаак Батлер, – доложил слуга.
Девушка, стоящая у окна, не отрывая странного мрачного взгляда от мерцающих внизу огней города, вздрогнула от неожиданности, как будто по её плечам прошел холодок. Она поежилась, плотнее укутавшись в накинутую поверх простого платья шаль.
– Зовите. Я приму его.
Она даже не обернулась на звук знакомых шагов, тихих, размеренных, легких, как шаг крадущейся кошки. Но она знала, что он уже здесь, стоит прямо за её спиной, обдавая запахом сигаретного дыма и аптеки.
– Добрый вечер, фройляйн Скорцени, – поклонился маг. – Как самочувствие вашего отца?
– Благодарю, уже лучше. Он даже сегодня хотел сесть в седло, но я ему строго-настрого запретила, – сказала девушка, и голос её едва заметно потеплел.
Она отвернулась от окна, и свет озарил узкое лицо, изуродованное длинным безобразным шрамом. Рыжие волосы были стянуты в небрежный куцый хвост, да и одета дочь генерала была более чем затрапезно – в серое и неброское платье, совершенно не шедшее к её рослой сухощавой фигуре. Фон Скорцени пристально глянула в черные глаза мага и приблизилась к нему, стуча тростью, на которую опиралась. Угрюмая и замкнутая, Сюзанна, как ни странно, чувствовала расположение к этому лукавому господину. Что бы ни говорили про этого человека, он был единственным, кто помог после той чудовищной аварии. Исаак провел сложнейшую операцию на позвоночнике самолично и поставил на ноги её отца, от которого отказались все берлинские и венские доктора. А Исаак не отказался. Исаак ничего не попросил взамен. Пока что...
Люди могли говорить, что угодно, – что он мошенник, мерзавец, соблазнитель, раб всевозможных пороков, чуть ли не дьявол, скупающий человеческие души, но только в последнем они были правы.
– Вы пришли за своей платой, не так ли? – невесело улыбнулась она, и только одна половина лица шевельнулась в неприятной гримасе.
В той аварии ей искалечило лицо и раздробило ногу, но от того ужасного, полного вспышек боли периода полубреда-полузабытья остались лишь легкая хромота и рассекавший скулу шрам. Большой, некрасивый, но уже вовсе непохожий на рваные клочья мяса, кровавое месиво, в которое превратили лицо Сюзанны разлетевшиеся при взрыве машины осколки.
Доктор Батлер вылечил её, кропотливо собрав по кускам клочки кожи, кусочки разможенных костей. А самое главное – он собрал осколки её разбитой и развороченной души, словно части точного и хрупкого механизма. Он вернул ей уверенность и, стоя рядом с ней над бездной отчаянья, он протянул ей руку в белой перчатке.
Но шрам оставался шрамом, а нога упорно не желала гнуться.
– Я могу дать вам то, чего вы хотите, но не всё и полностью, ибо я не всесилен, – сказал ей тогда на это Исаак, качая головой. – Я не всемогущ, ведь я не бог, я лишь его подручный.
Второй после бога – сатана. Падший ангел. Князь тьмы. Сюзанну никогда не интересовала всякая религиозная чушь, и ей была чужда поэтика слова, но почему-то она нашла это сравнение забавным.
– Чего вы хотите, доктор? Денег? Не думаю, что они вам нужны.
– Я врачевал не тело. Вам надо было лечить душу, – сказал маг и пристально глянул ей в глаза.
– И вы верно за ней и пришли? – ухмыльнулась девушка.
Он положил свою тонкую, почти невесомую руку ей на плечо. Сюзанна вздрогнула, когда пальцы, такие холодные без неизменных перчаток, скользнули по спине, приобнимая осторожно, почти ласково. О боже… Да разве ж ему нужна она сама? Если и раньше-то её никто и не подумал бы назвать смазливой, так ведь сейчас она и вовсе записной урод.
– Глупость какая… – подумала она, мучительно заливаясь краской.
– И вовсе вы не урод. И вы действительно мне нужны.
Скорцени отшатнулась, испуганно расширив глаза. Неужели, неужели все, что про него говорят – это правда?
Маг рывком распахнул окно, и в лицо девушки ударил холодный свежий ветер улицы, пахнущий сыростью и сиренью.
– Ну что за дрянь на вас надета, в самом деле? – проворчал дамский угодник. – Это ужасное платье как мышиная шкурка. И вы сами в нем, словно этакая мышь – забились в в свою норку в подполе, где мелко грызете саму себя. Черт возьми, я надену на вас форму – настоящую, с погонами, с лампасами, хромовые скрипящие сапожки и фуражку. Да, фуражку. Вот что вы должны носить, дорогая. Черное вам будет к лицу.
– Фуражку? – недоверчиво переспросила Сюзанна. – Форму? Но… – девушка бросила беспомощный и растерянный взгляд на трость, на которую она опиралась.
– На черта мне ваши ноги, – фыркнул магир, швыряя окурок в открытое окно, – если мне нужны ваши крылья. Вы прирожденный техник и пилот, да и лучшего я когда-нибудь вряд ли найду. Послушайте, я вам дам настоящий корабль. Пусть не самый лучший, но один из лучших кораблей на свете. Я ведь все-таки не бог, я лишь второй после него. Будьте моими крыльями, Сюзанна.
–Но… – протянула нерешительно она.
– Решайтесь быстрее. У подъезда нас ждет машина. У вас ровно десять минут, чтобы собрать вещи.
– Почему десять? – недоверчиво подняла бровь она.
– Потому что и впрямь, как говорят ваши друзья, я авантюрист и мошенник. Скорее всего, полиция уже ищет меня, – проворчал Кемпфер. Скорцени широко улыбнулась, и глаза её вспыхнули холодным ярким огнем, заискрившись, словно снег на солнце. Лихо и иронично отдав честь магу, она буквально вылетела из комнаты, выронив трость.
– Пять минут, герр Исаак! – воскликнула она, и в коридоре раздался торопливый топот её неравномерных шагов.
Магир улыбнулся и тут же покачал головой.
– Таки этот жлоб Гершвин наверняка уже рвет и мечет, мечтая со мной поквитаться, – подумал вслух он.

Глава 2
Слухи разносятся очень быстро. Даже в таких больших городах, как Кельн. Они витают в воздухе как аромат духов. Они вездесущи: волочатся за шлейфами роскошных платьев, входят на цыпочках в будуары, вьются над карточными столами, как сигарный дым., и искрятся в воздухе с брызгами шампанского. Слухи играют на разные лады в свете хрустальных люстр, шепотом крадутся меж людьми, щекоча теплым дыханием рдеющие щеки дам. Они – материя тонкая и невесомая, как покров самой тайны.
По этим самым слухам, в город недавно прибыла некая очень высокопоставленная дама из Империи, как она сама представлялась – Изабелла, княгиня Житомирская. А вообще, говорили об этом событии везде и много, но как о чем-то чрезвычайно пикантном – на ухо и многозначительным тоном.
Богатейшие дома оспаривали друг у друга право принять блистательную вампиршу. По рассказам, таинственная княгиня была баснословно богата, а, кроме того, невероятно красива. В ней всё было экзотичным и невиданным: невиданно белая кожа, невиданно черные глаза, невиданно длинные темные волосы, которые едва не стелились за ней по полу. Она казалась очень высокой и тонкой в длинном платье, похожем на звездную ночь, шитье которого вспыхивало серебром и жемчугом, как россыпью созвездий. В окутывающих её худые плечи белых мехах она смотрелась невиданным, не знающим солнца цветком на длинном гибком стебле. Эта Изабелла была действительно хороша – это сквозь зубы признавали даже признанные красавицы высшего света, не ставшие менее критичными после появления первых морщин на лице. У неё были красивые белые зубы и совершенно чарующий, необыкновенно низкий для женщины голос.
Но даже больше, чем зрелище прекрасного лица княгини, восхищенные взгляды привлекал огромный бриллиант, сверкавший в ожерелье на прекрасной аристократической шейке.
В тот вечер на рауте у графа Х. пресловутую гражданку Империи сопровождал слуга в белом костюме-тройке и телохранительница в пышном мундире с шашкой на боку. Вид у охранницы был лихой и зловещий – она чуть хромала, а на щеке у неё был большой рваный шрам.
– Бедняжка, – отзывалась о ней сама княгиня, кокетливо опуская ресницы и играя веером перед ухаживающим за нею со всей галантностью коммерсантом.
– Недавно ей пришлось участвовать в схватке. Пять человек, ах… насмерть… – трагично закатила глаза Изабелла. – Но что поделать! У нас, красивых женщин, подчас так много врагов. И, тем более, вокруг пруд пруди всяких авантюристов и разбойников, способных покусится на единственное достояние бедной женщины, – вздохнула дама, с любовью поглядывая на бриллиант.
– Бедной? – улыбался её черноволосый поклонник, щуря узкие глаза. – Но ведь у вас, кроме бриллианта, есть самое дорогое сокровище, которое никто у вас не отнимет, – ваша красота.
– Льстец!
Княгиня бархатно хохотнула, кокетливо стукнув испанца веером по руке.
Её грозная телохранительница тут же встрепенулась. Рыжеволосая валькирия так недобро зыркнула на публику, что даже у бывалых бретеров начало судорожно сосать где-то под ложечкой. Самому пылкому поклоннику тоже стало не по себе, хотя под хорошо сшитым полосатым пиджаком таилась кобура с «Береттой».
– Ах, Маттиас!.. – прошептала Изабелла, склоняясь к самому уху лощеного господина, представившегося ей ни больше, ни меньше оружейным бароном, – если б вы знали, чего мне стоит такой широкий способ жизни. Скажу вам по секрету, – сделала театральную паузу она, как будто не решаясь выдать страшной тайны, – что я оказалась на мели. Ну что вам стоит одолжить милой даме хотя бы десять тысяч динаров под залог, ну, скажем, вот этого бриллианта?
Оружейный барон как-то совсем привял от произнесенной дамочкой цифры. А вернее, совсем не кельнский недобропорядочный коммерсант, торгующий оружием (у которого по всем законам жанра деньги водились), а незримо содержащийся в оболочке дорогого костюма агент Инквизиции брат Матвей. Но всё же терять из виду вверенный его наблюдению объект ему явно не хотелось, да и в планы не входило. Конечно же, в первую очередь служба – разведать, какого черта здесь забыла мафусаильша, которая, того гляди, могла оказаться посланницей Императрицы. Брату Матвею было строго-настрого велено добыть информацию о её возможных контактах с АКСовскими агентами, да и вообще глаз не сводить с бойкой дамочки. Последним, собственно, господин инквизитор и занимался весь вечер.
– Ну, я посмотрю, что можно сделать… – осторожно ответил лже-коммерсант. Княгиня бросила на него игривый и многообещающий взгляд и коснулась клыков узким кошачьим язычком.
– Я дам вам время… посмотреть, – сказала она, кривя тонкие губы. Длинное темное платье Изабеллы зашелестело, и она черным лебедем поплыла к столу, где сливки общества элегантно расписывали пульку в обществе себе подобных.
Некая дама с сиреневыми волосами проводила вампиршу недобрым взглядом, в котором явственно читалась зависть. Эта персона в дорогих мехах, широко известная в узких кругах как графиня фон Фогельвейде, весь вечер не сводила глаз с княгини Житомирской. Но совершенно из других побуждений, нежели брат Матвей.
– Камешек, что надо, – подумала Хельга, терзая веер из пышных перьев. – Вот только добраться к нему, ой, как нелегко… Будь эта долговязая княгиня мужчиной – совсем другой разговор… Хотя, может имперская красотка предпочитает женщин?
Но, увы, все попытки графини привлечь к себе внимание Изабеллы оказались тщетными, хотя на поверку имперская дама оказалась крайне малоразборчивой в выборе знакомств – она напропалую флиртовала с каким-то сомнительного вида персонажем в малиновом фраке и с тщательно напомаженной львиной гривой. Спустя пару минут сам персонаж, представившийся Леоном и оперным тенором, уже практически сунул нос в декольте брюнетки под видом любования бриллиантом.
– О, этот камень передается в нашем роду из поколения в поколение, – сказала княгиня, горделиво расправляя плечи.
– А как он называется, моя дорогая Изабелла? – вкрадчиво спросил трепетный воздыхатель, с чувством сжимая аристократично тонкую руку, затянутую в перчатку.
– М-м-м… – хлопнула ресницами вампирша и едва заметно ухмыльнулась: – он называется «Любар».
– О, как экзотично… Это один из ваших предков?
– Нет, это город. Огромный старинный город и, увы и ах, совершенно брошенный.
– Там, наверное, такие романтичные развалины… – сказал Леон, незаметно касаясь голого плеча женщины.
– Да. Очень, – с едва заметным отвращением пробормотала Изабелла. – И романтичные. И очень даже развалины. О, что толку от этого камня, если…
– Если? – заинтересованно переспросил Леон.
– …Если к этому ожерелью совершенно нечего надеть, – продолжила жалостливым тоном княгиня, сверля черными глазами поклонника. – А жизнь в этом городе непривычно дорога. Я даже не думала, что тут всё настолько дороже, чем на моей родине. Я, знаете ли, совершенно не привыкла нуждаться ни в чем. Вы меня немало обяжете, дорогой господин Астуриас, если сможете одолжить мне денег под залог вот этой безделушки. Буквально несколько тысяч… А сам камень, поверьте, не имеет цены… И я клянусь, что это правда.
– М-м-м… – пожевал губу Леон, но тут же растаял, чувствуя прикосновение тонкой ноги под столом.
– Будь по-вашему, графиня… – промычал он, проклиная себя ещё за прошлую растрату выделенных на проведение спецоперации средств. Кардинал Сфорца аккуратно вычитывала энную сумму из его тюремной зарплаты, которой и так едва хватало на папиросы и чай «Три слона». Но ведь сама Катерина велела ему выйти на контакт с неизвестно откуда взявшейся в Кельне гражданкой Империи. Быть может, она и есть посланница Августы Врадики?
– Но… но, ради бога, не здесь же, – пробормотала княгиня, отталкивая горячую руку АКСовца с чувством щупавшую её колено.
***
– Пустите, что вы себе позволяете! – разнесся по всему зимнему саду резиденции непритворно возмущенный вопль. Чахлые пальмы в кадках и худосочные лимонные деревца стали невольными свидетелями весьма нелицеприятной сцены, разыгравшейся между княгиней Житомирской и её пылким поклонником. В результате, разгневанная дамочка залепила Леону пощечину, больше похожую на апперкот, и убежала, словно Золушка с бала, оставив в руках пострадавшего только изящную туфельку 43 размера и красное пятно на его недоуменной физиономии, начинающее наливаться нежной гематомной лиловостью.
Конечно, унывать не стоило – всё-таки камень остался при нем. Леон вынул из кармана тонкое ожерелье, любуясь переливающимися гранями солитера. Но перед его внутренним взором стояло не небывалое сияние чудного бриллианта, а темнота узких, почти черных глаз вампирши. Астуриас небрежно подбросил ожерелье в руке, словно взвешивая свое решение и, сдвинув брови, с неожиданной для такого крупного человека прытью сбежал вслед за княгиней вниз по лестнице. Спрыгнув с последних ступенек, он налетел на смуглого господина в полосатом костюме.
– Осторожнее надо! – фыркнул псевдооружейный барон псевдотенору.
– Ах ты… – пробормотал бравый АКСовец и замер, словно пораженный молнией.
– Что ты тут делаешь? – узнав своего давнего недруга, прорычал тенор, словно лев, больной ларингитом.
– Предполагаю то же, что и вы, – едко ухмыльнулся Матвей, вкрадчиво-кошачьим жестом потянувшись к кобуре.
– Но-но-но! Только без рук! – рявкнул Леон, выхватывая из недр малинового фрака револьвер.
Из кармана его змейкой выскользнула тонкая золотая цепочка с поблескивающим бриллиантом.
При виде его на лице инквизитора появилось специфическое выражение лица, как у человека, на которого внезапно снизошло озарение того, что он не выключил дома утюг.
– Ах, черт! – зашипел испанец, демонстрируя Леону точно такое же ожерелье, извлеченное из брючного кармана. Оба напряженно переглянулись.
– Вот же тварь!
Они с топотом вылетели в холл, толкнув в дверях растерянного портье, но их разочарованному взору предстал лишь вид отъезжавшего от подъезда лимузина. Двигатель автомобиля истошно ревел, как будто силясь преодолеть звуковой барьер.
Леон в сердцах сплюнул на ковровую дорожку и сел на бордюр, обхватив руками косматую голову.
– Сбежала, аферистка… Катерина меня с дерьмом съест, – трагично простонал он.
– Сколько взяла? – сочувственно вздохнул инквизитор, садясь рядом с ним и обреченно закуривая.
– Пять тысяч.
– У меня – десять.
– Да ну?
– Жалко…
– Были б настоящие – было б жалко… – пожал плечами Матвей.

Глава 3
В гараже съёмного дома на Барбароссаплац горел свет. Сама унылая кирпичная громада пребывала в полной темноте, так как в сей поздний час его обитатели почти наверняка уже спали под мерный рокот непрекращающегося дождя. За приоткрытыми гаражными воротами в неярком свете можно было различить плечистую фигуру, деловито склонившуюся над капотом.
Гудериан, что-то насвистывая себе под нос, копался в недрах огромного бронированного лимузина, когда услышал легкие шаги и тихое покашливание. Обтерев ветошью измазанные руки, он выглянул из-за машины. Перед ним стояла хорошо одетая, но совершенно промокшая дама в костюмчике в мелкую клетку. Её влажные сиреневые волосы выбились из-под шляпки, а макияж слегка подпортил дождик, так как зонта у дамочки не было. Она была очень хороша собой и чем-то походила на пеструю экзотическую птицу, улизнувшую из клетки на осеннюю неприветливую улицу северного города.
– Извините, – нерешительно начала она, переступая с ноги на ногу в хлюпающих туфлях, – за мое вторжение. Я увидела у вас свет. Можно я пережду дождь здесь? Так глупо, я шла от подруги и забыла у нее зонт…
– Ну что вы, фройляйн! – воскликнул Райсцан, немного смутившись, что такая красивая девушка увидела его в непрезентабельном виде – чумазым и растрепанным, обряженным в пропитанное мазутом рванье.
– Не извиняйтесь… Ой, вы же насквозь промокли, – сказал оборотень. – Ну-ка, живо снимайте жакет. А то вы, того гляди, простудитесь…
Спустя несколько минут простодушный телохранитель мага был совершенно пленен чарами лилововолосой дамы – он сидел, словно на иголках, поминутно краснея в присутствии уже знакомой нам госпожи фон Фогельвейде. Сама же графиня инкогнито уже перебралась на заднее сидение машины, где и сидела, закутавшись в любезно предоставленную куртку, и попивала чай из термоса вервольфа. Перед ней лежал бутерброд с краковской колбасой, и, казалось, взгляд Гудериана был устремлен в его направлении. Но на самом деле оборотень попросту глазел на изящные ноги в сетчатых чулках.
– А хотите, мы пойдем в дом? – застенчиво спросил он, отхлебнув из маленькой фляжки, любезно предложенной дамой.
– Ну, я не думаю, что это будет удобно… – хлопнула ресницами Хельга, весьма талантливо изображая собой святую невинность.
– У меня в комнате есть камин, к тому же все легли спать и мы никому не помешаем.
– Если разве так… – вздохнула графиня с наигранными смущением и неуверенностью в голосе, вслушиваясь в звуки дождя с градом, сухим горохом раскатывающимся по крыше гаража.
Подобрав подол промокшей юбки, Хельга последовала за Райсцаном. В маленькой пыльной комнатенке, служившей временным прибежищем телохранителя герра Кемпфера, находился лишь ветхий диван да колченогий стул, который вряд ли мог выдержать вес рослого оборотня. Поэтому Гудериан осторожно присел на краешек своего ложа рядом со своей гостьей. Он словно загипнотизированный глядел широко распахнутыми светлыми глазами на её вздымающуюся под влажной тесной блузкой грудь, ловил близкое теплое дыхание. В отблесках пламени красивое лицо казалось ещё тоньше, а огромные глаза – ещё ярче. Холодная бледность сбегала с кожи, делая её теплой и живой.
– Вам, наверное, одиноко тут… – тихо сказала она, проводя рукой по лицу Гудериана.
– И да. И нет, – сказал вервольф, жмурясь не-то на огонь, не-то от непривычной ласки.
Руки дамы скользнули по его плечам.
– Фройляйн, – ошарашено выдохнул оборотень, не веря своему счастью: такая прекрасная женщина, нарядная, и сама льнет к нему. Как такое может быть?
Она провела пальчиком по его губам.
– Тс-с-с! – прошептала женщина над самым его ухом, запуская коготки в светлые жесткие волосы. Гудериан закрыл глаза и… захрапел.
– Что-то долго… – глянула на часы Хельга. – Экий бугай этот охранник! А я бросила целых три таблетки.
Она весело сверкнула глазами и вышла из комнаты, оставив незадачливого оборотня спокойно посапывать на разворошенной кровати. Графиня порылась в крохотной сумочке, извлекая оттуда солидную связку отмычек, фомку и стетоскоп.
– Камешек, я иду за тобой! – ухмыльнулась она и отсалютовала фомкой чему-то незримому.
Хельга в потемках обшарила несколько комнат, тщательно обыскав всё до последней тумбочки, и даже заглянула за все картины, развешанные на стенах. Сейфа ей обнаружить не удалось. В поисках тайника она простучала все панели и полы и даже сунула руку в аквариум, где вялой и грузной тенью ворочалась большая рыба.
«Наверное, держит свой камень при себе», – подумала графиня.
Она со вздохом прошла в столовую, где в утешение свистнула несколько серебряных ложек из серванта. На цыпочках Хельга миновала маленькую спаленку, освещенную тусклым светом ночника, – там, среди смятых простыней, виднелась рыжеволосая голова беспробудно дрыхнувшей телохранительницы. Сабля её лежала тут же, на комоде, тускло поблескивая гравировкой.
– А ножны-то дорогие, – подумала Хельга, косясь на богато убранное оружие, но приходя к выводу, что игра не стоит свеч.
– Спорю, что у неё под подушкой револьвер.
Сняв туфли, воровка со всей осторожностью вступила в покои княгини Житомирской. В неверном отблеске уличных фонарей она увидела беспорядочно наваленные связки книг, потрепанный чемодан, лежавший на ковре, как выпотрошенная туша. Он был наполнен какими-то непонятными склянками и инструментами пугающего вида. Понюхав содержимое одного из пузырьков, фройляйн фон Фогельвейде едва не чихнула.
Вокруг валялись разбросанные в беспорядке, словно содранные впопыхах, вещи: на спинке стула висело давешнее черное платье Изабеллы, сентябрьской паутиной меж ножками тянулись черные кружевные чулки. Хельга брезгливо подняла с пола нечто, оказавшееся скромного размера бюстгальтером. Из которого почему-то выпал черный мужской носок.
«Гм… – подумала про себя графиня, – похоже, она спит не одна. Это усложняет задачу.»
К счастью для фройляйн фон Фогельвейде, сама княгиня изволили почивать в гордом одиночестве, свернувшись калачиком в огромной кровати, больше напоминавшей помесь католического склепа и таранного орудия. Осторожно ступая по ковру, злоумышленница начала обыскивать туалетный столик, пытаясь не потревожить спящую аристократку. Она хищно улыбнулась, заметив кончик золотой цепочки, сверкнувший из-под подушки. Хельга только протянула руку к ожерелью, когда то, что она считала безмятежно спящей княжной Житомирской, тяжело заворочалось под одеялами, взметнулось и поползло к ней – зловещее, черное, бесформенно растекающееся по белым простыням. Сама темнота спальни как будто стала живой, состоящей из копошащихся, словно клубок червей, влажных теней. Графиня тонко взвизгнула, воровато прижав драгоценное ожерелье к груди, увидев, как изо всех углов к ней потянулись вязкие чернильные созданья, скалящие чудовищные безглазые морды. В натянутой тишине, наполненной лишь рваным от страха дыханием, сухо щелкнула зажигалка. Красный огонек сигареты выхватил из темноты очертания узкого черноглазого лица. Этот кто-то сидел в кресле, в углу, заложив ногу на ногу, и курил, шумно затягиваясь. Это была княгиня. То есть… князь.
Перед оторопевшей Хельгой предстал длинноволосый мужчина в сюртуке и галстуке, повязанном так аккуратно, будто он вот-вот собирался на прием. Он с вежливым любопытством глянул на фройляйн фон Фогельвейде, так и замершую с камнем, как Данко с сердцем в руке.
– А, это вы, графиня? – улыбнулся черноволосый господин и сбил пепел отточенным скучающим жестом. Его мягкий голос в ночной тишине казался звучным и каким-то металлически пронзительным, как и его негромкий смех.
– Позвольте вам представиться, фройляйн! Фамилий у меня великое множество, поэтому зовите меня просто Исаак, – галантно поклонился мужчина, церемонно приложив руку к груди. И только теперь, вглядываясь в это длинное, резко очерченное лицо, Хельга удивилась, как, несмотря на его красоту, этого господина кто-то вообще мог принять за женщину.
– Немного обаяния и косметика, дорогая графиня, – хмыкнул самозваный «князь», как будто прочитав её мысли. – Алчность, фройляйн, алчность сыграла с вами дурную шутку, а вовсе не я. Как, впрочем, и с другими людьми… Алчность ведь бывает разная. Желать неудержимо можно чего угодно: плоти, крови, денег, власти, жизни или смерти. Человек может продать хоть свою собственную душу, жаждая получить то, что хочет, но его алчность никогда не возможно утолить до конца – ведь что ты только не дашь, всего будет недостаточно. Алчность ненасытна, как смерть, и бездонна, как душа человеческая.
Он внимательно посмотрел на застывшую посреди комнаты графиню и криво усмехнулся.
– А, вы всё ещё стоите? – сощурился Исаак и ногой придвинул второй стул. Руки в белых перчатках лениво плеснули в бокал темное, как венозная кровь, вино.
– Угощайтесь.
Хельга бросила неуверенный взгляд на мужчину.
– Право, графиня, я вовсе не собираюсь пичкать вас хлоралгидратом, как вы – бедного Гудериана. Он крайне вреден для печени, – доверительным тоном сообщил он, душа окурок в хрустальной пепельнице.
Фройляйн мелко вздрогнула, будто её проняло этаким недобрым холодком.
– Ну что ж, вижу, вы дама рисковая. Черт возьми, мы с вами можем сорвать большой куш, коллега. Думаю, вместе нам под силу будет обвести вокруг пальца добрые полмира. Целый мир я вам не обещаю, – пожал худыми плечами Исаак, разводя руки в ироничном жесте. – Ибо я не бог, а лишь второй после бога.
Хельге были действительно неприятны и эти черные, всезнающие глаза, и эта ироничная ухмылка странного господина, но от него и впрямь исходило ощущение какой-то подспудной опасности, скрытой под игривым прищуром и обворожительной мягкостью манер. А она любила опасные игры.
– Мне кажется, ваше предложение весьма заманчиво… – молвила она и сделала большой глоток из бокала. Вино приятно захолодило зубы и скатилось в желудок горячей волной, терпкое и сладковатое.
Не поднимая глаз, графиня нерешительно протянула ему сверкающий камень, покачивающийся пойманной звездой на цепочке.
– А! Оставьте! – отмахнулся фон Кемпфер. – Я себе ещё сделаю.

Глава 4
Где-то за окнами старого поместья шумел дождь. Редкие раскаты грома то и дело разрывали унылое молчание, нависшее над столом, и заставляли брюзгливо дребезжать пыльный хрусталь в серванте. Сквозняк лениво шевелили пыльные бархатные портьеры. Тусклая лампочка мигала от вспышек молнии, едва освещая набитую ветхой мебелью столовую. За столом, покрытым пожелтевшей скатертью, сидели трое мужчин, без энтузиазма постукивающих вилками о фамильный фарфор. Все эти остатки роскоши, присутствующие в интерьере, свидетельствовали о былой славе рода фон Нойман, последние три отпрыска которого едва сводили концы с концами, проживая в горькой, но не лишенной налета аристократизма, нужде свои лучшие годы.
– Вот взял бы хотя бы, Мельхиор, проводку починил, – проворчал кудрявый парень в порыжевшем фраке, поглядывая на подслеповатую лампочку под потолком. – А то копаешься дни напролет в своей лаборатории со своей чертовой куклой. Этак недолго из ума выжить.
– Это не кукла! – со сдерживаемым раздражением ответил средний Нойман, роняя вилку.
– Не трогай его, Бальтазар! – вступился за брата лысый детина в пестром женском халате, на котором были изображены корявые тюльпаны, судя по всему, пожирающие друг друга зубастыми лепестками.
– А ты вообще молчи, Каспар, – скорбно вздохнул старший из наличествующих на этом свете Нойманов. – Если уж ты считаешь себя женщиной, то хоть научись прилично стряпать. Этот возомнил себя, по меньшей мере, Пигмалионом, другой – Венерой Милосской! Все боги и герои, а работать некому… Руки бы тебе, Каспар, оторвать за эти помои, – прорычал в тарелку Бальтазар, уплетая пережаренное месиво. – Скоро я сам тут с вами свихнусь. А я человек творческий, мне это дело недолгое…
– Тоже мне, талант нашелся. Брульянт неграненый! – фыркнул Каспар, разливая суп, в котором плавали остатки надежд и нечто похожее на тряпку. – Только, вместо того, чтоб рояль мучить, шел бы ты, Бальтазар, лучше делом хоть каким занялся. Хоть бы дровец наколол. Или воды натаскал. А то все я надрываюсь, как простая селянка. А я вам что, нанималась? Я, может быть, в театре выступать мечтала… – захныкала дебелая «девушка» и утерла рукавом горючие слезы с аккуратной бородки.
– Ты у меня будешь в театре выступать, – зловеще прорычал Бальтазар, сверкая глазами. – В анатомическом!
– Ы-ы! – ударилась в рев Касси.
Свет одинокой лапочки трагично моргнул и погас.
– Ну вот, – сказал Мельхиор, – опять надо динамо-машину крутить.
– А пусть Бальтазар педали крутит, – хлюпнула носом Касси. – Я уже с утра, аки пчела.
– Я? Педали крутить?!! – захохотал старший Нойман, как безумный злодей в детском спектакле. – Ты в своем уме, женщина?
– Похоже, тут уже никто не в своем уме, – скептично сказал Мельхиор, зажигая огарок сальной свечи.
– На себя посмотри! Срамота! – рявкнул Бальтазар, тряхнув кудрявой бараньей челкой. – Ты уже совсем свихнулся с этой своей куклой! Зачем ты изо дня в день думаешь об этой Вальтрауд? Ты её этим не вернешь! Ладно, когда от любви страдает человек творческий, поэт или писатель, скажем: это привносит в мир некую красоту, такая любовь творит произведения искусства, а ты целыми днями лепишь механического урода. Она ведь даже двигаться не может.
– Будет. Я смогу, – тихо сказал Пигмалион, и в его спокойном голосе промелькнули нотки непреклонного фанатичного упрямства.
– Мельхиор! – покачал головой старший Нойман. – Пойми, она неживая, она лишь кукла, машина. Ничто на свете не заставит её заговорить, ничто не превратит её в человека. Даже чудо.
Лицо техника перекосило выражение отчаянной, но сдерживаемой ярости.
– Брат, отстань от него! – воскликнул Каспар. – Он ведь страдает, он потерял свою любовь.
– Страдает… Совесть он потерял, вот что! – вскричал Бальтазар, и левое веко его уже начало нервно подергиваться.
Старшие братья стояли друг напротив друга, бросая яростные взгляды, скрестившиеся в противостоянии, словно сверкающие рапиры.
– Кстати, – будничным тоном сказала Касси, предотвращая готовую вот-вот разразиться бурю, – сегодня на рынке я слышала, что где-то тут проезжает знаменитый Сен-Жермен. Его помощница торговала там эликсирами мужской силы и позволяла заряжать воду о портрет графа. Причем совершенно бесплатно! Говорят, – таинственно понизила тон она, – что он взаправдашний некромант и даже умеет не только призывать духов, но и поднимать мертвых из могилы. Вот если бы он оживил твою куклу, Мельхиор!
Техник горько скривил губы и судорожно сжал в кулаке дрожащие от раздражения пальцы. Да как она смеет издеваться над ним!
– Дура! – презрительно бросил он и вылетел прочь, раздраженно хлопнув дверью.
***
Он поднялся по старой, скрипящей лестнице. Там, под самой крышей, и находилась его комната, та самая, которую он занимал ещё в детстве. Нелюдимый мальчик почти не выходил из неё, предпочитая проводить время со своими книгами и игрушками, чем со склочными братьями. Так же, как и много лет назад, дождь гулко пробегал по черепице, а на чердаке возились и ворковали голуби. Мельхиор не любил ничего менять. Даже обои остались те же, только выцветшие от ярко-голубого до холодной сероты. Как и всегда, бесконечные полки и стеллажи выглядели аккуратно, только педантично сложенные книги вместо цветных картинок пестрели чертежами и схемами. Вместо игрушек в ящиках лежали горы рассортированных деталей, механизмы, похожие на части человеческих скелетов, прятались по углам, отбрасывая зловещие тени. А у окна, в столбе пляшущей в лучах пыли, стояла она. Как будто ждала его, вглядываясь в контур окна. Ему иной раз чудилось, что вот-вот она обернется и бросит на него взгляд невиданных лиловых глаз, но тщетно. Это всего лишь кукла: прекрасная, но неживая. Мельхиору лишь иногда удавалось добиться случайных движений – бродящие по её проводам-венам токи заставляли дергаться её пальцы или поднимать руки, монотонно и механически. Беспомощно распахнутые глаза были темны, как окна брошенного дома, и на стекло их медленно садилась пыль. Но она была прекрасна. Как в тот самый день, когда он увидел её. Она стояла у окна и обернулась через плечо, с недоумением разглядывая его.
– Кто вы? – спросила тогда она. И голос её был прекрасен и мягок как ничей иной.
– Всё тщетно, всё тщетно. Почему? – пробормотал Мельхиор. Он со слезами коснулся пластикового лица, так обманчиво похожего на человеческое, и поцеловал её в немые губы.
– Почему ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь!

Глава 5
За окном шел мелкий дождь, надоедливый, как зубная боль. В грязное окно номера билась, басовито гудя, жирная зеленая муха. За столом сидели двое – Гудериан и Сюзанна, до смешного одинаковым жестом подпирая руками подбородки, и без энтузиазма следили за виражами насекомого. Больше в этом провинциальном клоповнике, по недоразумению называемом отелем, делать было нечего. Деньги незадачливого Леона были почти потрачены за недели скитаний. Торговля на площади зельями, сваренными из придорожных трав и краденого в номере мыла, особого прибытка не давала. Сеанс с заряжанием воды имел определенный успех, и Хельга, воодушевленная успехом, отправилась продавать заряженные фотографии мага, которые должны были рассасывать опухоли, абсцессы, карбункулы, невыплаченные кредиты и материальные проблемы. В завершение их злоключений сломался лимузин, и Гудериан с ворчанием ковырял его постылые внутренности целый день кряду. Нужно было менять бензонасос. «А где его взять, в этой глуши?» – невесело подумала Скорцени вслух.
Фальшивые деньги, честно полученные в залог за фальшивый камень у пройдохи-инквизитора, валялись разбросанные по номеру, как пух из распоротых подушек после погрома в местечке. Сюзанна сворачивала из них самолетики, а Гудериан, будучи, если можно так выразиться, человеком, более близким к природе, журавликов.
– А деньги-то, выходит, фальшивые, – вздохнул оборотень, с ностальгией поглядывая на пустую консервную банку, дочиста вымаканную черствыми корками.
– И что нам делать? – задала вопрос в никуда баронесса, с унынием прислушиваясь к стенаниям пустого желудка.
– Хозяин обязательно что-то придумает, – с уверенностью сказал Райсцан.
Сам маг спал на обшарпанном диване, пропахшем носками тысяч командировочных и мелких коммивояжёров, накрывшись газеткой, передовица которой пестрела всеми тремя его фамилиями, но вряд ли это льстило самолюбию магира. Страница светской хроники мерно вздымалась в такт его дыханию.
Сюзанна кисло вздохнула и перевела взгляд на угрюмое лицо вервольфа. Гудериан безмолвно глядел в беспросветную серость окна и не-то грусть, не-то неясная тоска отражалась в светлых глазах мужчины. Она неловко положила ладонь на мозолистую руку телохранителя.
– Скажите, – нарушила молчание Скорцени, кивнув в сторону свисающих с дивана худых ног в нечистых белых носках, – почему вы пошли за ним? Что он дал вам, Гудериан?
– Много чего, – неохотно бросил оборотень, ероша пятерней свою вздыбленную соломенную гриву. – Герр Исаак дал мне возможность жить как человек. Чтоб ко мне относились как к человеку. Не как к чудовищу. Но, все равно, внутри я остаюсь зверем и иногда… иногда он просыпается снова. Пусть редко, но все же… Магир дал мне то, что я пожелал. Но, увы, не сполна, – серьезно сказал вервольф, и в его словах проскользнула непривычно мягкая горечь. Его глаза зажглись, как всегда, когда он говорил о своем хозяине.
– Но ведь герр Исаак сам говорит, что он не бог, – запальчиво сказал мужчина, и в его голосе звучало столько скрытого обожания, что Сюзанна даже на миг пожалела, что он никогда такого не скажет о ней. А ведь, чего скрывать, этот простой добродушный парень даже нравился ей – он немногословен и надежен, он не замечал её легкой хромоты и рваного шрама. Ах, если бы его не было вовсе. Но даже великий и хитроумный Исаак никому не мог дать желаемого полностью.
Оборотень глянул на баронессу и, словно прочитав её мысли, слабо улыбнулся:
– Он совсем не ужасный. Напрасно вы это.
– Конечно, нет. Я герру Кемпферу многим обязана, – оторопело бросила Скорцени.
– Я про ваш шрам, – сказал Гудериан и провел пальцами по её щеке. Сюзанна опустила глаза и залилась краской – он был так близко, что теплое дыхание щекотало кожу. Тонкие губы вервольфа приоткрылись – и ей было явственно видно влажно поблескивающие меж них клыки. Вервольф потянулся к ней, и баронесса пугливо зажмурилась, вся дрожа в ожидании, когда по деревянной лестнице глухо застучали каблуки, как будто кто-то молотом вбивал за стенами сваи. В дверь требовательно забарабанили.
м А? Что? – спросонья рыкнул маг, впопыхах начиная бросать в чемодан самое ценное и вбивая ноги в нечищеные туфли.
– Подождите, – шепнул покрасневший Гудериан. – Я открою. Он достал револьвер из кобуры и, осторожно спрятав его за спину, рывком распахнул дверь.
На пороге стояло поистине странное существо. Оно (а другого местоимения и нельзя было подобрать) было лысо, как коленка, на шее его висело драное боа из лиловых перьев, а в руках оно сжимало блестящую сумочку. Аккуратно выстриженная бородка существа шокирующе дисгармонировала с умело нанесенным макияжем. Непонятная персона на каблуках была ростом с Гудериана и даже немного шире его в плечах. Под мышкой нечто держало потрепанный, но, несомненно, кружевной зонт от солнца с налетом аристократизма и невыстиранной желтизны.
– Слава тебе, Господи, – оглядывая всё это безобразие, с облегчением пробормотал маг. – А я уже думал, что это счет принесли…
– Здесь проживает граф Сен-Жермен? – игриво поглядывая на статного оборотня и жеманничая, вопросило существо.
– Понятия не имею, о чем вы, – с невиннейшим видом молвил Кемпфер, непринужденно задвигая ногой под диван разбросанную грязную одежду, безошибочным инстинктом почуяв в лысом нечто клиента, пришедшего к нему с щекотливым, но, несомненно, выгодным дельцем.
– Я представитель фармацевтической компании «Локуста» Исаак Магазинер. Документы показать?
Лысое нечто с уважением уставилось на разбросанные по полу деньги, беспечно обращенные подопечными мага в неуклюжие оригами.
– Граф, я знаю, что это вы. Давайте не будем ломать комедию, – конфиденциальным тоном сообщило нечто.
– Я серьезен как никогда, – хмыкнул, складывая на груди руки, Исаак и смеривая скептичным взглядом лысину, точащую из боа, как гладкий, покрасневший от солнца плод среди пышной кроны, – а вот вы…
– А вы кто сами будете? – неприязненно спросил Гудериан.
–Я? – хлопнуло коровьими ресницами существо. – Я Каспар фон Нойман. Но можете звать меня Касси. Я пришла к вам с одной крайне деликатной просьбой. Понимаете, мой брат – техник…
– Вас, как гуманитария, это расстраивает? – с показным сочувствием поинтересовался маг.
– Нет. Понимаете, он совершенно сошел с ума. Пытается собрать робота, похожего на его погибшую девушку. И думает, что она оживет. Я понимаю, он так её любил… – сморкаясь в застиранный платок, прогнусавила Касси.
– Дорогуша, я не занимаюсь умственными помешательствами, – развел руками Исаак. – Я врач-терапевт и адепт народной медицины, сами понимаете: пиявки, бодяга, кукольник кавказский, сила земли… И все такое. Я мирно продаю биодобавки, – прибавил он.
– Я вам заплачу, – воскликнула Касси. – Вот всё, что у меня есть. А, кроме того, я вас приглашаю погостить у нас в замке.
– В замке? – нерешительно переглянулись через плечо мага Сюзанна с Гудерианом.
– Стол у нас, конечно, не ахти, но сегодня ради вас я зарежу курицу.
Каспар конечно не говорил, что курица была последняя и очень старая, а замок был удобен для жилья не более, чем средневековые развалины. Гудериан шумно сглотнул слюну. В животе у Сюзанны уныло заворчало. Маг презрительно ухмыльнулся, но его черные глаза озарились голодным блеском.
– У нас есть вино хорошей выдержки, – скромно добавила Касси, шаркая огромной ножищей по ковру.
– Хм-м- м, – сощурился фон Кемпфер, пытаясь сохранить елико возможно пафосное в данной ситуации лицо.
– Я люблю курицу. И люблю вино.
– Кстати, у вас не найдется бензонасоса? – вмешалась Сюзанна.
– Бензонасоса? – подняла бровь кокетка. – У Мельхиора всё найдется…

@темы: Trinity Blood, фанфики

---

Так и вижу Профессора и Исаака))
- И над чем ты, Изя, работаешь сейчас?
- Над автобиографией.
- Ну и как, дошел уже до того места, когда я дал тебе взаймы?

---

10 самых знаменитых изречений знаменитых людей перед смертью.

1. Оскар Уайльд умирал в комнате с безвкусными обоями. Приближающаяся смерть не изменила его отношение к жизни. После слов: «Убийственная расцветка! Одному из нас придется отсюда уйти», он ушел.

2. Королева Мария Антуанетта, поднимаясь на эшафот, оступилась и наступила палачу на ногу: «Простите, пожалуйста, месье, я сделала это случайно».

3. Императрица Елизавета Петровна крайне удивила лекарей, когда за полминуты до смерти поднялась на подушках и грозно спросила: «Я что, всё ещё жива?!». Но не успели врачи испугаться, как всё исправилось само собой.

4. Американский драматург Юджин О`Нил: «Я так и знал! Я так и знал! Родился в отеле и, чёрт побери, умираю в отеле».

5. Шпионка-танцовщица Мата Хари послала целящимся в неё солдатам воздушный поцелуй: «Я готова, мальчики».
6. Английский писатель-прозаик Сомерсет Моэм: «Умирать — скучное и безотрадное дело. Мой вам совет — никогда этим не занимайтесь».

7. Американский прозаик и драматург Уильям Сароян: «Каждому суждено умереть, но я всегда думал, что для меня сделают исключение. И что?»

8. Знаменитый английский хирург Джозеф Грин по врачебной привычке мерил свой пульс. «Пульс пропал», - сказал он.

9. Английский писатель и критик Литтон Стрейчи: «Если это и есть смерть, то я от нее не в восторге».

10. Русский писатель-сатирик Салтыков-Щедрин приветствовал смерть вопросом «Это ты, дура?».

@темы: познавательная страничка, цитатник одного интеллигента

---

И это я смеялся по поводу такой парадоксальной вещи как лазерный прицел для дробовика...Путем использования дуршлага, конечно
А я был неправ...

Компания Laserlyte разработала отличный лазерный прицел CM-15 для дробовиков, центральную зеленую точку которого окружают еще восемь зеленых точек. Диаметр круга с каждым ярдом увеличивается на один дюйм, более-менее повторяя рассеивание при выстреле дробью или картечью.
Собственно сам дуршлаг Laserlyte CM-15. Как-то так...

@темы: оружие, танки и секреты вышивки крестом

---

Фик вам

Еще с ФБ. Конечно, теперь я им недоволен, ибо гребаный флафф
Название:"Ох уж мне эти секреты!"
Автор: _Panzer__Magier
Бета: Stakkars
Рейтинг: G
тип: мини
жанр: ангст, юмор
Пейринг/Персонажи: Петр/Паула


Унылый мокрый снег, предвестник настоящей зимы, падал в темные лужи, покрывавшиеся к вечеру тоненькой коркой льда. Он налипал на воротники курток и пальто, звучно плюхался на подоконники, таял в туманных ранних сумерках.
В здании инквизиции, несмотря на вовсе непозднее время, светилось только одно окно, в котором было довольно легко разглядеть два силуэта. Настенные часы торжественно и, в силу возраста, степенно отбивали ход времени. Сестра Паула вскользь глянула на циферблат и снова вернулась к своим неизменным бумагам. Орсини, копавшийся в книжном стеллаже, раздраженно бранился вполголоса. Подручные книги инквизиции содержались Леди Смертью в идеальном порядке, именно поэтому брат Петр уже битый час не мог обнаружить на полках внезапно понадобившийся ему кодекс.
В коридоре, обычно оглашаемом топотом многочисленных сапог, было тихо. Сегодня был праздник непорочного зачатия девы Марии, и всем инквизиторам дали выходной: братьям и сестрам нечасто выпадал шанс повидаться с друзьями и родными.
Паладин глянул на заместительницу – ну ладно-то он, начальник, ему положено... А ей-то чего? Пошла бы, развеялась.
Даже Орсини было ясно, что Паула в последнее время частенько грустила. Но почему-то именно сегодня Леди Смерть с самого утра была странно оживленна и полна нетерпения. Темные глаза её сверкали каким-то новым, лихорадочным блеском. Монахиня с утра откровенно не знала, куда себя деть, и у неё, всегда такой уравновешенной и аккуратной, всё валилось из рук, отчеты не спорились, и даже усидеть на одном месте Паула была решительно неспособна. Петр заметил, что, даже просматривая счета, она отбивает такт подкованным сапогом, как застоявшаяся лошадь. Казалось, каждая секунда, которую со стуком отсчитывали часы на стене, тянется для неё как день, будто что-то незримое неумолимо жжет и изводит её. Но не боль, не тревога, нет – радостное предвкушение. Орсини никогда не видел монахиню такой ‒ исполненной непонятных чувств. Единственные чувства, оттенки которых он знал и различал на её лице, были сумрачны и холодны: злость, обида, ярость, скука. Но сейчас её лицо было светло и живо, словно она вот-вот улыбнется. Но она не улыбалась. Она грызла губы, теребила волосы и со вздохами поглядывала на часы.
«Может, она уговорилась с кем-то встретиться в этот праздник? – подумал он. – Но ни родных, ни друзей у неё нет. Нечто, напоминающее дружбу, объединяет её лишь с сестрой Симоной, этакая молчаливая симпатия, но и та еще вчера уехала в Неаполь навестить семью. Там интересно отмечают этот праздник Immacolata (медик часто рассказывала об этом обычае: в этот день в Неаполе пожарные вкладывают цветы в руки статуи Девы Марии). Действительно, помнится, её отец и впрямь был пожарным. В этот день Симона пойдет со своим стариком и сестрами на площадь, где будут служить мессу у огромной статуи Мадонны... – его мысли лихорадочно перебирали варианты. – Все братья разъехались. И брата Андрея забрала на выходные какая-то дальняя родственница. Пусть побудет хоть на день головной болью для кого-нибудь другого», ‒ вздохнул с облегчением паладин.
Даже киборг Варфоломей отправился в АКС навестить своего брата. Кардинал Медичи, в свою очередь, готовился к торжественному богослужению. Его-то перспектива провести вечер в кругу семьи (а уж особенно в обществе единокровной сестрицы) особо не радовала, но, к сожалению, обожавшим друг друга до колик в печени родственникам поневоле придётся лицезреть друг друга и, тем самым, отравить себе праздничный вечер ‒ папа Алессандро, по традиции, собирался служить мессу на площади Испании. Даже брат Матвей, который уж точно родственников не имел и, судя по документам, являлся сиротой чуть ли не в третьем поколении, отправился (как он сам заявил) к невесть откуда объявившейся кузине-белошвейке. В окне было отчетливо видно, как он ещё долго стоял у цветочной лавки на углу, пытаясь выбрать, елико возможно, роскошный букет за те деньги, которые завалялись у бедного слуги Господнего в кармане.
«А куда пойдет Паула?» – поскреб затылок брат Петр. У монахини никакой семьи не имелось. Как, впрочем, и у самого Рыцаря Разрушения.
«А может… – неожиданно для себя подумал Орсини и в его мозгу тут же родилась идея. ‒ И как он раньше не подумал!»
– Сестра Паула… – нерешительно начал он.
‒ М-м-м? – подняла одну бровь Леди Смерть.
‒ А давайте пойдем, – попытался выдавить из себя хоть что-то членораздельное паладин, – куда-нибудь вместе…
Паула внезапно поперхнулась и подняла на шефа полные удивления глаза:
‒ Вместе… Ну… ‒ замялась она и в её глазах промелькнуло что-то похожее на смущение и чувство вины.
‒ Я бы с радостью. Но… я занята. Очень занята… ‒ серьезно помотала головой она и тут же зарылась в бумаги.
Обескураженный паладин, заливаясь краской, с ожесточением впихнул увесистый том на полку.
«Вот как. Но почему? Чем она может быть занята? ‒ подумал он, ловя её взгляд, с мукой обращенный на циферблат. ‒ А может она ждет… свидания? – закралась в голову паладина коварная, как аспид, мысль. ‒ Неужели у нее кто-то есть?»
Орсини почувствовал прилив жгучей ревности: «Значит, всё это время она кого-то ждет: с таким нетерпением, с таким трепетом? Так беспечно выдавая свои чувства? Это значит, что они так сильны, что железная Леди Смерть не способна их обуздать. Как такое может быть?! Как она могла?! Монахиня… Обеты… Да если б не эти обеты…» ‒ скрипнул зубами Орсини.
Часы глухо и басовито пробили шесть, и Паула встрепенулась, словно птица. Она торопливо попрощалась с шефом и, набросив пальто, даже не застегнув его до конца, выбежала на улицу под мокрый снег.
‒ Ну, уж я этого так не оставлю, – проворчал Петр, натягивая шинель.
Конечно, следить за людьми, а уж тем более за собственным заместителем, более чем непорядочно, да и вообще шло вразрез с принципами стального паладина, но всё же Орсини решил последовать за ней, искренне пытаясь оставаться незамеченным.
Он шел за монахиней по хитросплетению улиц, ступая в те же лужи, что и она, заходя за ней в празднично украшенные лавки и магазины, с трудом пробираясь среди веселой толчеи только открывшегося рождественского базара на площади Навона. Судя по всему, Паула что-то лихорадочно искала.
«Ну да, вино... Всякие гастрономические изыски для романтического вечера», – раздраженно подумал Орсини. Он заскрежетал зубами, представив, как Паулы, да, его Паулы касаются чужие мужские руки.
‒ Монахиню! Невесту Христову! Ну, я ему… – рычал, пылая праведным гневом, инквизитор. Пребывая в раздумьях, в которых преобладали неподобающие праздничному вечеру сцены насилия, брат Петр едва не потерял объект слежки, который умудрился раствориться в толпе у торгового центра.
‒ О, черт! – воскликнул Орсини. Он уже почти потерял надежду найти Паолу, когда в конце улицы узрел знакомый силуэт.
‒ Вот она, голубушка! – проворчал Рыцарь Разрушения, прибавив шаг и едва не наступая на пятки преследуемой. Паула зашла в небольшую церковь. Петр последовал за ней, стараясь не нарушать тишину старого камня топотом сапог. Монахиня сдернула с головы капюшон и на миг замерла среди прохода, вслушиваясь в пение хора, пока на неё не зашикали остальные прихожане. Она опустилась на скамью, не сводя с чего-то, а вернее с кого-то, взгляда безумного и отчаянно горящего.
Примостившийся в задних рядах Орсини изо всех сил старался разглядеть, к кому был обращен этот почти молящий взор, дивясь никогда не виданному выражению её глаз. Они влажно блестели, как будто монахиня изо всех сил старалась не заплакать. Службу отправлял молодой священник, чем-то похожий на брата Матвея – смуглый, ладный, холеный, как сытый кот. Хор мальчиков в белых одеяниях славил Господа ангельскими голосами, но голос самого падре напоминал скорее глас сатаны – столько было в нем обворожительной мягкости, на которую так падки прихожанки средних лет.
«Наверное, она смотрит на этого священника, – с ожесточением и отчаяньем подумал Петр. – Ишь, как он выступает в стихаре. Прилизанный, самодовольный павлин!»
И впрямь, он никогда не видел у неё такого взгляда: в нем была гордость, отчаянье и беспредельная нежность. Наверное, так смотрит любовь из этих темных непроницаемых глаз. Искренняя, неудержимая, невысказанная.
Хор смолк. Затих орган, как дальние раскаты грома. Служба окончилась. Орсини едва успел уследить взглядом, как Паула буквально слетела со скамьи, торопливо метнулась, путаясь в полах заношенного пальто. Она прошла мимо священника, лишь мимолетно пожав ему руку, и ринулась прочь. Её подкованные сапоги звонко стучали по мрамору и размашистые шаги отдавались гулом среди холодной и мрачной колоннады.
‒ Бернардо! – воскликнула она, и мальчик из церковного хора, шедший последним, оглянулся. Монахиня опустилась на колени, и ребенок бросился ей на шею, восторженно визжа. О чем они говорили – не было понятно и слова, но Петр отчетливо видел, как Паула действительно улыбнулась, прижимая к себе светловолосого мальца. Светловолосого мальца с несомненно знакомыми темными узкими глазами. С темными, как и у самой Паулы.
И тут инквизиторша с ужасом замерла. В нескольких метрах от неё стоял габаритный соляной столб, некогда являвшийся братом Петром, но всё еще сохранявший на своей поверхности мимику крайней огорошенности. Сказать, что стальной паладин был удивлен – это ничего не сказать. Монахиня вздрогнула и растерянно опустила глаза.
‒ Мама? – переспросил мальчишка. – Что такое?
‒ Нет, ничего, Бернардо, – едва выдавила она, буквально сжимаясь от звука медленно приближающихся шагов. Паула едва заставила себя поднять смущенный взгляд на Орсини. Она судорожно вцепилась в его рукав, как будто пыталась отвести брата Петра в сторону, оттащить от ребенка, закрыть сына своим телом, как будто инквизитор мог ему чем-то угрожать.
‒ Пожалуйста, никому… Молчите!.. Я вас очень прошу, – вполголоса прошептала она, до боли сжимая руку брата Петра. Вид у монахини был крайне испуганный и виноватый. Темные, почти черные, как терновые ягоды, глаза умоляюще глядели на шефа. Вторая пара черных глаз постреливала на него из-за полы промокшего пальто. Ведомый тем безошибочным инстинктом, каким дети обыкновенно распознают крупных безобидных животных и людей, неспособных им перечить, мальчик подошел к Орсини, деловито рассматривая огромного длинноволосого мужчину в странной шинели, которому приходился едва ли по пояс.
‒ Мам, а это кто? – вопросил Бернардо и, не дождавшись ответа, решил узнать его самостоятельно.
‒ Ты кто? – пытливо глянул на инквизитора юный Соковски, почти как Паула, заломив светлую бровь.
‒ Я эм-м-м… ‒ замялся было брат Петр. – Твой отец.
Паула негодующе вытаращила глаза, но заметив расползшуюся по лицу паладина добродушную улыбку, как-то обмякла.
‒ Но мама сказала, что мой отец священник в монастыре. А вы не похожи на священника.
‒ Не священник, а монах, – поправил Орсини, тряхнув спутанной гривой.
‒ А какая разница?
‒ Чему ты учишь ребенка, Паула? – вздохнул брат Петр, сажая парнишку себе на плечи.
‒ Это его в монастыре так учат.
‒ Надо отдать его в обычную школу…
‒ Ничего подобного! Я тоже училась в монастыре и, как видишь… – фыркнула Леди Смерть.
‒ Вижу, – с некой иронией в тоне отозвался Орсини, поглядывая на свой прытко вскарабкавшийся ему на загривок и упоенно болтавший в воздухе ногами груз.
– Бернардо, ты бывал на праздничной мессе на площади Испании? – спросил паладин.
‒ Неа, – шмыгнул носом мальчишка.
‒ Там уже поставили огромную статую Святой Девы и украсили венками. Сам Папа Римский Аллесандро каждый год проводит там богослужения. И если мы будем идти быстро, пожалуй, даже успеем.
Он протянул руку Пауле ‒ и её холодные тонкие пальцы доверчиво легли в огромную ладонь паладина.
***
Они возвращались поздно, в полной тишине. В пятнах желтого света фонарей кружился снег. Черная громада казарм инквизиции выступала из темноты им навстречу.
‒ Зачем вы это сделали, шеф? – нарушила надолго повисшее меж ними молчание сестра Паула. ‒ Ребенок же и впрямь будет так думать.
‒ Пусть думает, – пожал плечами Петр.
‒ Это жестоко… ‒ покачала головой Леди Смерть.
‒ Отнюдь. Пусть думает, что это правда. Так лучше…
‒ Какая, это к черту, правда...
‒ Правда – это то, в чём не приходится сомневаться, – сказал брат Петр, пристально глядя ей в глаза, и с чувством сжал руку монахини в огромных лапищах. Но она не воспротивилась. Она приникла щекой к грубой ткани шинели.
‒ Не говорите никому, – прошептала Леди Смерть, почствовав, как её обнимают чужие, но такие знакомые руки. ‒ Пожалуйста. Это мой секрет.
‒ Секрет… ‒ вздохнул Петр, уткнувшись носом в копну светлых, коротко остриженных волос. ‒ Теперь уже наш с тобой секрет…

@темы: Trinity Blood, фанфики

---

вот, кстати. Кому любопытно... Папаша Невзоров как противопопствующая сторона.

@темы: видео, мое мнение непокобелимо, великий критик

---

Недавно посмотрел "Уроки атеизма" Александра Невзорова. Умный мужик - ничего не скажешь.
Приведу тут одну его темочку, довольно любопытно почитать но можно и на Ютубе посмотреть

мощная и крайне логичная телега о посте

Итак, поговорим о посте.

Что такое пост? Зачем существует пост? Откуда взялся пост и причины происхождения поста?

Понятно, что физиологически это совершенно абсурдное действо, не только не полезное, но и чрезвычайно вредное, так как вслед за эпохой лишений наступает время чудовищного разнузданного обжорства, которое имеет соответствующее название в разных религиозных практиках.

Откуда взялись посты? Откуда взялась необходимость поститься?

Объясняю. Существует такая вещь, как религиозный праздник. Религиозный праздник большой или маленький, но смысл его по большей части, либо, в общем, никому не понятен, включая самих служителей культа, либо настолько туманен и загадочен, что никак не может стать событием в жизни обычного, нормального человека.

Следовательно, надо что-то придумать, нужно сделать что-то, чтобы этот праздник, бессмысленный по сути или непонятный, стал бы событием. Чтобы стал событием не только он, но и смежный с ним, и соседний праздник, и чтобы эти праздники образовали бы такую череду, которой подчиняется весь календарь и весь уклад жизни.

Как это сделать, учитывая загадочность и непонятность праздников и то, что по сути своей он не может быть событием в жизни?

Следовательно, нужно было что-то придумывать. И придумана была с моей точки зрения блистательная, совершенно манипулятивная штука. Но, все религии, так или иначе, манипулятивны, они для этого и существуют, они существуют как способ управления. И здесь надо сказать, что служители культа оказались на высоте и, в общем, блистательно обдурили, блистательно откреатировали очень интересную схему.

Итак, как сделать непонятный день, непонятный праздник событием и праздником, которого ждут?

Надо вспомнить о том, что же человек любит делать больше всего.

К нашему великому разочарованию выяснится, что любит он больше всего есть, но где-то рядышком с этой любовью ещё находится любовь к сексу, любовь к разного рода разнузданности и ко всему прочему.

Следовательно, можно запретить этому человеку его привычные радости, а затем внезапно, в определенный день икс, в день праздника наступает разрешение заниматься всем тем, чем он был лишён возможности заниматься в течение почти месяца. И именно поэтому возникли посты. Именно для того, чтобы в день праздника наступало бы разрешение делать всё то, чего нельзя было делать в течение целого месяца.

Могу сказать, что такая практика, не содержит в себе ничего особо нового, просто умело применёна. Надо помнить, что в Римской милой нашей империи уже был хорошо развит цирк, уже существовали венаторы и другие специалисты по цирковой работе с различными животными и, вероятно, эта практика, эта тактика, эта методика была почерпнута служителями культа именно из цирка. В цирке это называется пищевое подкрепление.

Что происходит? Вот, например, пуделя, шпицы какие-нибудь. За неделю до представления их практически лишают всякой еды, либо оставляют самый минимум. И в день представления, зная, что сразу за представлением еды будет вдоволь, шпицы и белые пуделя – они работают с необыкновенным воодушевлением.

Это старый цирковой номер, который, судя по всему, был взят и талантливо, и интересно взят, на вооружение и служителями культа, которые, именно на основании этой практики, и организовали эти посты.

@темы: цитатник одного интеллигента

---

еще работа с ФБ

Название: «Рафинад»
Автор: _Panzer__Magier
Форма: мини, 2715 слов.
Пейринг/Персонажи: Рип ван Винкль, Ганс Гюнше; Док, Майор, Шредингер, Зорин — в эпизодах
Категория: джен.
Жанр: преканон.
Рейтинг: NC-21.
Краткое содержание: как закалялась сталь и создавался костяк Миллениума.
Предупреждения: описание будней концентрационного лагеря, насилие и жестокость.
Отказ: Все права на Hellsing и его героев принадлежат Хирано Коте. Материальной выгоды от использования не получаю, только садистское удовольствие.
Утро здесь приходило, как и везде, с мутным рассветом. Утро как утро – сырое, осеннее, проедающее до костей сквозь полосатый халат. От крематория снова тянуло гарью. Эрзац – команда в отсутствие поблизости младших и старших офицеров – валялась на тачках для трупов под жиденьким солнышком и досмоливала окурки, реквизированные из помойного ведра.
Иногда эта картина казалась Рип ван Винкль, заключенной номер 3613, обманчиво спокойной: и кирпичные казармы охраны, и тихие длинные перроны, пустые, как глухой полустанок за три часа до прибытия поезда. Далеко за концлагерем виднелись опрятные домики, сбившиеся в чистенький, словно кукольный городок – там был даже кинотеатр для охраны и небольшой клуб, где с наступлением сумерек неизменно гремело расхлябанное пианино. Но мнимое очарование пейзажа терялось в плацах и бараках, в вышках и километрах колючей проволоки, в бетонных кубах «душевых», где волна удушающего газа накрывала смертоносным облаком своих жертв. Бараки тянулись до горизонта, приземистые, серые, похожие на фермы, где на бестравных голых выгонах шатались изможденные стада полосатого скота на убой.
Они проходили здесь каждое утро по пути на работу, шли мимо перегородки, разделявшей женский и мужской лагерь, к священному храму – кухне. Несколько истощенных скелетов-«мусульман» обыкновенно копошились там, вылизывая грязные ведра, препираясь с крысиным писком. Кухонные работники, казавшиеся по меркам этого ада упитанными, пинали доходяг с чувством превосходства и чем-то похожим на брезгливость. Еда была привилегией, еда была жизнью. Впрочем, самой ван Винкль грех было жаловаться, работа у нее была нетяжелая. Она и другие девушки в полосатых халатах целыми днями сидели на корточках, перебирая оставшееся от нового этапа узников шматье – сортировщицы при маленьком цехе фабрики смерти.
На складе всегда было темно и пыльно от тошнотворно воняющих дезинфекцией груд тряпья. Так пахла сама смерть – алчная, ненасытная, незримо витающая над всем этим местом. Но для кое-кого этот запах был запахом наживы – некоторые офицеры угрозами выманивали у узниц, занятых на сортировке и обыске, все те вещички, которые евреи тщательно прятали надеясь, что однажды их спасут. Но золото их сгубило. Они давно загнулись в газовых камерах, сгорели в печах денно и нощно работавшего крематория, как здесь говорили «вылетели в трубу». А их золото осталось – спрятанное в швах одежд, уложенное в днища чемоданов и нечистое заношенное белье. Эти «подарки» офицеры посылали домой либо пропивали, хотя спиртного на столь нервной работе и так выдавали достаточно. За вредность.
Время бежало по солнечному лучу, крадущемуся от угла до угла. Свет, падающий из крохотного окна, перебирал золото в картонной коробке, резвился между часами и портсигарами, а пыль, густая и серая, кружилась и плясала в нем, как мошкара под фонарем.
Часы в безмолвии под немигающим взглядом в спину. Часы в глухой тишине.
В дверях раздался приглушенный звук возни и пьяный гогот. Надравшиеся с утра охранники таскали одну из девушек за шиворот, а она, еще не свыкшаяся до отупения и безволия с болью и унижением, без коих здешние порядки тяжело было бы представить, пронзительно визжала.
– Вот сучка! – крикнул один из молодчиков и отер о замасленные галифе прокушенную до крови ладонь. Сокрушительный удар обрушился на голову узницы.
– Вставай! Вставай, паршивая шлюха! На колени!
Офицер расстегнул штаны и вывалил перед лицом ополоумевшей от страха девицы олицетворение священного арийского генофонда.
– Тебя еще надо учить манерам, польская свинья? – прорычал он и с размаху заехал жертве в челюсть. Отплевываясь от крови и осколков зубов, деваха обреченно завыла, и под ободрительное улюлюканье покорно обхватила губами член. Отпуская шуточки и давая крайне ценные указания, нетрезвая охрана в восторге хлопала себя по ляжкам.
– А шарфюрер Брехт у нас затейник! – подначивая вечного заводилу на новые выходки, ржали благодарные зрители.
Застегнув штаны, офицер обвел отряд веселым взглядом и, отхлебнув из горла любезно предложенный коньяк, носком сапога толкнул узницу в грязь.
– А ну-ка, держите ее, – хмыкнул он, деловито задирая подол.
– Угостим сучку немецким стволом, – похабно хохотнул шарфюрер и затолкнул между раздвинутых ног полячки ствол «Вальтера».
– Думаешь, я буду марать свою чистую кровь о такой мусор? – хмыкнул офицер и пропихнул ствол дальше, до дикого визга, разрывая мушкой в клочья женскую плоть.
– Как тебе это нравится, а?
Остальные охранники глумливо ржали.
Рип поспешила отвести глаза. Нечего пялиться. Да и удивляться, собственно, нечего – все как всегда. Не с ней – и слава Богу.
В этих стенах ей казалось, что неброское рябое лицо и фигура подростка все-таки благо. Можно получить сапогом в живот или затрещину, но не более – на нее и внимания никто не обращал, удостаивая разве что пренебрежительным тычком. По-настоящему побаивалась Рип только одного из них, старшего по званию. Господин Гюнше, со знаками отличия гауптштурмфюрера и «Маузером» в кобуре. У него были добела выгоревшие волосы и страшные, волчьи глаза. Он никогда никого не бил, ни на кого не орал, не придирался, даже ничего не говорил. Но он постоянно смотрел Рип в спину тусклым немигающим взглядом.
Этот Гюнше никогда не мешал забавам подчиненных, но и не участвовал в них. Другие офицеры его откровенно недолюбливали и сторонились. Наверное, из-за этого его взгляда: от него в животе появлялся неприятный холодок – будто на нее наставили дуло винтовки или на нее указал тот страшный доктор в чудных очках, искавший на построениях «добровольцев» для своих чудовищных экспериментов, о котором ходили такие страшные рассказы, что впору бы и поверить. И винтовка, и страшный доктор были жуткой перспективой, но эти зеленовато-желтые круглые звериные глаза пугали тем, что они были пусты и безразличны. И Рип не знала, чего можно ждать от этого угрюмого пропахшего сивухой человека.
Ван Винкль воровато оглянулась через плечо – он сидел, как обычно, на деревянном ящике, неотрывно глядя куда-то сквозь нее. Поймав ее взгляд, офицер потупился, рассеянно сворачивая папиросу.
Едва он опустил глаза, девушка молниеносным движением отправила тонкую золотую цепочку, найденную в кармане рваного пальто, не в стоявшую перед ней коробку, а себе за пазуху, мысленно молясь, чтоб гауптштурмфюрер ничего не заметил. Ван Винкль побледнела как смерть, когда офицер неожиданно поднялся и пошел к ней. Каждый шаг кованых сапог отдавался предательской дрожью под коленками. Она стояла перед ним и тряслась, будто готовясь лишиться чувств от слабости. На самом деле – от страха, сковавшего тело. Если он обнаружит покражу…
Но почему-то офицер по фамилии Гюнше лишь странно глянул на нее. Рип инстинктивно сжалась от движения его руки, но удара не последовало: шершавые пальцы взяли ее за подбородок.
Гауптштурмфюрер протянул ей на огромной ладони два кубика рафинада, вынутых из кармана и облепленных табачными крошками.
Рип растерянно моргнула.
– Ешь, дурочка, – его голос был хриплым и невнятным, как у человека, который отвык давно говорить.

***

Сахар она так и не съела. Спрятала до вечера. С наступлением темноты Рип скользнула к невысокому домику, скромно прижимавшемуся боком к суровому серому зданию канцелярии. Возле него был огороженный рабицей двор, похожий на собачий вольер. По нему прохаживались женщины – на вид сытые и ленивые, как пасущиеся коровы. Они мало походили на узниц, но каждая из них носила на предплечье такой же номер, как сама Рип. У этих священных коров – девок из борделя для лагерной элиты – можно было достать все. Или почти все.
Одна из них, грудастая и рыжеволосая, соблаговолила заметить жмущуюся к ограде девушку.
– Заряна! – негромко позвала ван Винкль.
– Чего надо? – недружелюбно поглядывая на дохлячку, спросила та с сильным акцентом, прикусывая папиросу.
– Вот, – воровато оглянувшись по сторонам, прошептала Рип, показывая утаенную драгоценность. – Что ты мне за нее дашь?
Сербка взвесила цепочку в руке и одобрительно хмыкнула:
– Три папиросы, кусок хлеба и две картошки.
– Зачем мне папиросы? Мне еда нужна.
– Бери. Сменяешь. Больше еды все равно нет, – пожала плечами рыжая, тряхнув короткими, не отросшими после тифа волосами. Что-то шальное и порочное было в ее грубоватом лице с разными глазами, один из которых казался бездумно-козьим из-за потекшего каплей зрачка.
Кусок хлеба был крошечным, а картофелины оказались изрядно подмороженными. Но у нее еще был сахар. Сахар! Господи, будь милостив к офицеру Гюнше!
– Не нравится – не бери, – фыркнула сербка, достав из кармана платья дешевый расплывшийся леденец, с полгода, верно, провалявшийся в штанах какого-то санитара, и с шиком закинула конфету в накрашенный рот.
С полнейшим пренебрежением Заряна ушла, покачивая бедрами и давая понять, что разговор кончен – Рип едва не скрипнула зубами от зависти и ненависти к ней, сытой, холеной, в красивом чистом платье и капроновых чулках.
На счастье, хлеб оказался даже без плесени, но себе ван Винкль позволила отщипнуть лишь маленький кусочек. Посасывая его, чтоб растянуть удовольствие, она спрятала свои сокровища за пазуху и поспешила к условленному месту. Там, за зловонными помойными чанами кухни, куда выбрасывали то, что не съели бы и черви, находилась перегородка, разделявшая женский и мужской лагеря – корявая низкая полоса «колючки». Через эту стену, служившую переговорным пунктом и импровизированным почтамтом, передавались записочки и посылки, сплетни и последние новости, поддерживались любовные и родственные отношения меж двумя лагерями.
– Петер! – прошептала она в темноту, чуя приближавшиеся шаги.
– Чего тебе надо, сестричка? – высунулась из-за помойного бака неряшливая голова тощего малорослого подростка с неровно обстриженной шевелюрой, торчащей, как кусты в степи, белобрысыми выпаленными клочьями.
– Ты кто такой?
– Я Томек Шредингер. А тебе чего?
– Мне нужно поговорить с моим братом. Позови Петера ван Винкль из семнадцатого барака.
– А что мне за это будет? – фыркнул малец, проскользнув через дыру в ограждении – в нее и кошка не протиснулась бы.
– Папиросу дам.
С наслаждением обнюхивая добычу, малолетний шантажист сообщил ей:
– Не хочу тебя расстраивать, но, кажись, твой братец тю-тю…
Рип судорожно сглотнула.
– … Вылетел в трубу. Прищурил задницу. Склеил ласты. Как еще сказать?
– Что? – едва выдавила Рип, и губы ее задрожали.
– Как говорил мой знакомый ксендз: «Мементо мори», – с важным видом сообщил пацан.
– А это что значит?
– А хрен его знает, – пожал плечами Шредингер. – Раз твой брат помер, можешь поделиться харчами со мной.
– Да пошел ты … – беззлобно сказала она.
Парнишка с шиком прикурил папиросу от серебряной зажигалки.
– Гляди, я ее у шарфюрера Брехта спер, пока он меня бил.
Рип, пошатываясь, согнулась над проволокой, не слыша глупой самодовольной болтовни мальчишки. Глаза жгло от дикого желания и невозможности заплакать, от отчаянной пустоты.
Что ж такого, в этом месте смерть – привычное дело. Привычней, чем слезы. Смерть материальна. Она стучит стальными набойками и скрипит новыми хромовыми сапогами. Ее шаги тяжелы и неотвратимы.
Ван Винкль даже не успела поднять головы на звук, как ее сбила с ног затрещина. В голове помутилось от удара, и, падая в жидкую, пахнущую кухонными помоями и мочой грязь, она почувствовала обжигающую боль в боку под ребрами.
– Ты что тут делаешь, сучонок? – прорычал шарфюрер, пиная маленького поляка сапогом.
Пацан лишь тонко скулил, корчась на земле под меткими ударами каблука.
– А это еще что такое? – поднял бровь офицер, увидев в грязной обезьяньей ручонке поблескивающий серебром предмет.
– Ах ты, мразь! – взбеленился шарфюрер. Лицо его было перекошено гримасой бешеной ярости. Он выхватил из голенища лоснящегося сапога нож и приставил к горлу мальчишки. – Даже пули на тебя жалко, ублюдок! – прорычал он. – Но я тебя проучу, ворье!
Офицер прижал коленом тощую грудь паренька, его холеная ладонь легла на тощую руку, не отпускавшую драгоценную добычу. Голодно сверкнувшее лезвие скользнуло по цыплячьей коже поляка, расцветив ее невиданно-алым. Шредингер завизжал и забился, но лезвие продолжало кромсать брызжущее яркой кровью мясо, пиля гладкую белесую кость.
– Эй, что ты делаешь? – пробормотал один из стоявших за спиной офицера охранников.
– Молчи и держи.
Мальчишка завыл нечеловечьим голосом и выгнулся дугой, когда с ловкостью мясника шарфюрер рассек запястье, вогнав нож точно между хрящей и раскурочив сустав. Когда несчастная жертва взбрыкнула от чудовищной боли, ее рука повисла на клоке кожи. Эсесовец одним движением оборвал оставшиеся связки и затолкал окровавленную ладонь с еще подрагивающими пальцами в орущий рот.
– Будет знать, как воровать – фыркнул шарфюрер, отирая нож батистовым платком.
Кого-то из солдат вырвало желчью прямо на залитую кровью, истоптанную сапогами землю
– Шарфюрер Брехт! – сквозь оборвавшийся приглушенный стон, услышала Рип знакомый хриплый голос человека, который отвык говорить.
– Что здесь вообще происходит?

***

– Наш гауптшурмфюрер – гребаный идиот, – прорычал шарфюрер Брехт, заклеивая перед заплеванным зеркалом рассеченную бровь.
В казарме висела удручающая тишина. Никто не стрелял спьяну по лампочкам, не пел и не балагурил, как будто над всеми незримо повисло тягостное ощущение чего-то недоброго. Настроение было пакостным – новый майор Монтана оказался человеком строгих порядков. Он явно решил действовать по старой поговорке «новая метла по-новому метет» и искоренить раздолбайство, пьянство и воровство, расцветшее махровым буйным цветом. Первым подвигом новоявленного Геракла по очистке авгиевых конюшен явился предпринятый лично Максимилианом дотошный обыск на предмет незаконно присвоенных ценностей Рейха.
Все казарменные шкафы были обшарены неутомимым майором, но все мало-мальски дальновидные люди успели перепрятать «незаконно присвоенное» в более надежных местах.
– Черт бы побрал этого идейного фанатика, – бурчали офицеры.
– Если ничего вовсе не найдут, – проворчал шарфюрер, – это будет подозрительно. Если мы не найдем козла отпущения, дело затянется.
Его глаза за стеклами очков хитро блеснули.
– Кажется, наш дражайший Гюнше как раз сейчас находится в увольнительной. Майор Монтана приказал опечатать шкафчик до его возвращения, – хмыкнул он и поддел фомкой хлипкую фанеру задней стенки.
– Поделом этому бирюку, – резюмировали офицеры, когда сверток с золотом был заботливо закутан в исподнее гауптштурмфюрера.
– Заколачивай!

***

– Итак, Гюнше, вы обвиняетесь в том, что украли, да, именно украли, ценности принадлежащие Рейху и организовали черный рынок, сбывая товары запрещенные заключенным, – замельтешил перед охраной, вытянувшейся на плацу в струнку, маленький кругленький человечек в очках. Он нервно катался, как бильярдный шар вдоль строя, неистовствуя и читая нотации.
– Почем мне знать, что вы не содействовали коммунистам? В соседнем лагере на дне кухонного ведра был найден смонтированный радиопередатчик, которым ловили иностранную пропаганду, – рычал он, поглядывая на «свидетелей» в полосатых робах, скукожившихся под его хищным взглядом: долговязую веснушчатую девицу, стриженую рыжую женщину с косящим козьим глазом и маленького поляка, кутавшего в грязную тряпицу культю.
Гневная обличительная речь его тянулась с час, и майор Монтана начал заметно похрипывать.
– Признаете ли вы себя виновным? – наконец, зло выплюнул он.
Гюнше посмотрел каким-то странным отчаянным взглядом в затекшее кровью лицо Рип. Злой желтый огонек на дне волчьих глаз вспыхнул и тут же погас, как выброшенная спичка. Губы его дрогнули будто силясь растянутся в горькой и обреченной улыбке.
– Да, – сказал он.
– Вы совершили поступок, недостойный звания офицера, – майор бросил быстрый взгляд на Гюнше. – Но еще больше марает его достоинство ложь. Вот чего я не люблю, – хмыкнул он и рассеянно оглянул строй. – А вы человек честный. И я это ценю. Я не буду писать на вас рапорт о неполном служебном соответствии, – более миролюбивым тоном сказал круглый человечек. – Пишите заявление о добровольном согласии на участие в медицинском эксперименте. С сегодняшнего дня вы переходите в подчинение доктора Непьера.
Майор кивнул на тощего человека в халате и причудливых очках. Тот с радостной ухмылкой осмотрел свою новую жертву, начиная жадно ощупывать ее, словно ребенок, радующийся новой игрушке и примеривающийся, как бы ее раскурочить.
– А этих? Этих можно взять? – оживленно спросил Док, щупая могучее тело Зорин и запихивая пальцы в полный крови рот Рип.
– Да хоть всех, – отмахнулся Майор. – Только не забывайте главного, о чем я вас просил – чтобы получился хороший телохранитель. С сохранением всех физических качеств, – негромко добавил он и обвел многозначительным взглядом строй.
– Шарфюрер Брехт и его отряд – неделю гауптвахты за нарушение дисциплины. Вся охрана лишена увольнительной. На этом все.

***

«Злодейка судьба вдруг исчезнет вдали, уже не увидим родной мы земли», – ныло, скрипя от грозовых раскатов, радио.
Док, насвистывая, что-то калякал в большой тетради, а мальчик-поляк с кошачьими ушами заглядывал ему через плечо. Первое время Шредингера запирали, но это оказалось бесполезно – регенерировавший после ведения сыворотки мерзавец был вездесущ и неуловим. С наглецом научное светило свыклось – лишь бы не мешал.
Где-то за окном упражнялась со своим новым оружием сербка Заряна Божич. За невиданную реакцию ее назвали «молнией», переиначив в Зорин Блиц. Визг ее косы вплетался в рычание радио и непрекращавшийся рев, доносившийся из боксов. Слушать вопли здесь было не в диковинку, но этот исполненный адской боли вой давил на нервы. Шредингер поморщился и крутанул рычажок, усиливая звук.
Ван Винкль, возившаяся со шваброй в коридоре, ухмыльнулась, и ее мелкие кошачьи клыки лукаво блеснули в темноте. Крадясь на цыпочках, вампирша тихо сняла с крючка связку ключей. Ну что ж, теперь ее наверняка не слышат. Неслышно ступая худыми ногами в огромных разношенных ботинках, она отперла тяжелую железную дверь, где, привязанное ремнями к стальной койке, билось в судорогах нечто, утратившее облик и подобие человеческое. Существо сходило с ума от голода и жажды, с падением уровня глюкозы в крови все больше и больше превращаясь в зверя. Тело под воздействием сыворотки пожирало само себя, превращая человека в нежить. Оно металось и визжало, словно его прижигали каленым железом, меняло форму, скрежетало желтыми собачьими зубами от боли и жара.
Рип знала, что Док строго-настрого запретил кормить и поить его, но ей было невыносимо слышать этот пронзительный, леденящий душу крик. Почуяв шаги, прикованное к койке нечто зарычало, брызжа слюной. Синие глаза девушки встретились с бешено-алыми, нечеловечьими. Существо замерло, и в его взгляде мелькнуло узнавание. Красный блеск в нем потух, сменившись тусклой желтизной.
– Тихо, тихо, Ганс – сказала вампирша, проводя рукой по изуродованному, страшному лицу, зная, что оборотень не посмеет ее тронуть.
– Пусть хранит господь офицера Гюнше, – прошептала она, заталкивая ему в рот два кубика рафинада.
Может, от этого ему полегчает хоть немного.

@темы: кино и немцы, Hellsing, фанфики, вечера с историком

---

Это что ж творится, камраден? Говорят, что ФБ 2013 унижено и обесчещено будет лишено 4 левела... Куда катится мир? Безобразие.

@темы: битва

---

Если народ в гробу видит государство, то это государство очень быстро там и окажется.
Виталий Капранов.

@темы: цитатник одного интеллигента