У женщин к тридцати годам формируется образ принца, под который подходит любой мудак.
Дедушка Фрейд попробовал все. И все, что ему не понравилось, отнес к извращениям.
Надписи в лифте постоянно напоминают инженеру Борисову о некоторых пробелах в воспитании дочери
Как говорится, от "Кавай" до "Хентай" один тентакль...
Мало кто знает, что Пауло Коэльо пишет свои книги, используя статусы пятнадцатилетних разочарованных школьниц.
В Санкт-Петербурге неизвестные угнали грузовик, перевозивший 20 тонн пива. Полиция, икая и борясь с отрыжкой, заявила, что ничего не нашла...
"волшебник изумрудного города" перечитайте, как американская девочка, и возглавляемая ей безмозглая, бессердечная и трусливая компания, сеяла демократию направо и налево в волшебной стране
- Привет, сучара! - Как вам не стыдно, милостивый сударь! Вы вызывающе некультурны и пидор.
Политкорректность — это наука о том, как правильно разговаривать с этими грязными ниггерами.
Альфред Нобель считается первым изобретателем динамита только по той простой причине, что предыдущих не удалось опознать.
Некоторые гении, такие как я, страдают сильно заниженной самооценкой....
Начали ремонт в стиле "хай-тек". А закончили - в стиле "хай так"
Русский человек настолько терпелив, что кариес у него нередко переходит в гангрену.
Демократия — это когда вам кто-то может объявить священную войну, проживая на вашей же территории.
Собеседование на должность трудовика ограничивается словом "Дыхните".
Когда девушка в Индии согласна, красная точка на лбу становится зеленой.
Зимой дороги на Рублёвке посыпают не только солью, но ещё и корицей с базиликом и кардамоном
Компанию бардов выселили из номера гостиницы не потому, что громко играли на гитаре, а потому что у костра.
После просмотра фильма "РОККИ" в 5D, из кинозала все люди вышли с разбитыми лицами...
Если вроде бы умный собеседник не слушает никаких ваших доводов, не огорчайтесь, просто он тоже еврей.
- Привет, сучара! - Как вам не стыдно, милостивый сударь! Вы вызывающе некультурны и пидор.
Он был благородным маньяком: никогда не насиловал женщин и детей...
Ох, пишу, пишу - стараюсь... Нужно добить хотя бы один фик из этих бесконечных мыльных опер, обрастающих новыми эпизодами, как миллионер родственниками. Да и с "Венским вальсом" тоже надо решить вопрос - надо продолжить и таки дописать. А кучи, кучи недоделанного и абортированного материала растут! Какая тут, нафиг, собственная книга? Какой нафиг Исаак в Бухенвальде? Впервые за прошедшие лет пять сижу дома больше двух дней. Нет, Скайрим не виноват - я толком откушать его и не успел. Часик... Надо дописать хотя бы все достойное... Кажется, в моей жизни грядут тотальные и необратимые перемены и там, куда я наверняка попаду, у меня не будет ни времени , ни желания ,ни сил писать что-либо. И не повредятся ли мои мозги ? Радикально менять жизнь страшно, но что поделать. Кто выбирает работу а я выбираю скорее судьбу... Когда привыкаешь к этой мысли становиться страшно, что этого не произойдет, раз уже ты так на это надеялся. Но об этом ш-ш-ш! Не будем смешить бога... Еще и подвернуло меня на целую эпопею по хеллсингу ... жаль что нет в продаже репеллентов от сериалов.
Он был благородным маньяком: никогда не насиловал женщин и детей...
КТО СКАЗАЛ "МЯУ"? 7 глава ( короткая, так как этот эпизод просто не вошел в последнюю эпическую кучу)читать дальше
-Послушай меня, Исаак! – зарычал Бальтазар, склоняясь над столом мага, и почти вплотную приблизив к его лицу оскаленные клыки – Если твое зверье завтра облажается, я лично сотру его в порошок! Кемпфер скривился, как будто от дыхания Василиска веяло несварением желудка или сверхкариозным, разлагающимся посмертно зубом и выпустил струйку табачного дыма тому в лицо, вероятно с целью дезинфекции. - Ты мерзкий педофил и зоофил! - Нойман с остервенением плюнул в камин. Камин вспыхнул, как юная девица из монастырской школы, услышавшая подобные слова. - Я и некрофилией не побрезгую… – ухмыльнулся маг, откидываясь в кресле и медленно перекидывая носу на ногу, как актриса в старинном фильме. За его спиной закопошились шипящие и булькающие демоны, похожие на тягучий расплавленный асфальт. Роммель, сидевший ранее на краюшке стола, в мгновение ока вспорхнул на шкаф, испуганно поглядывая оттуда на грядущую битву титанов. - …И групповым сексом – переложил другую ногу Кемпфер, прищуривая глаза. - С этим? – показал куда-то в сторону не то кота, не то извивающихся теней Василиск – Увольте… - А вот и уволю! – рыкнул панцермагир, сбивая пепел на сияющие сапоги Ноймана – И сколько можно тебя-то в ордене терпеть? Василиск схватил мага за ворот, из его рук метнулись костяные лезвия, и за плечами Бальтазара тут же угрожающе выросли демоны. Роммель достал из кармана флейту и заиграл. Кабинет огласился бодрыми звуками «Танца с саблями», под который Василиск стал лихо отплясывать, сверля налитыми кровью глазами хохочущего мага, но это только добавляло танцу артистизма. - Ах ты ж…- проскрипел фон Нойман, но тут прихотливая фантазия мальчишки подсказала ему сыграть классический матросский танец «Яблочко», выделывая мастерские коленца. Василиск хотел из последних сил подгрести к дверям, когда новый поток музыки подхватил его и заставил плясать лезгинку с канцелярским ножом в зубах. - Асса! – грациозно став на одно колено, хлопал наматывающему круги вокруг стола танцору маг: – Ай, маладэц! Сбежавшиеся на крики остальные орденцы с недоумением сбились в дверях, поглядывая на Василиска, пританцовывающего под странную мелодию, и панцермагира весело напевавшего странные слова «хава нагила, хава нагила, хава нагила хава нагила вэ-нисмэха», покачивавшего в такт мелодии заложенными за жилет руками. Каспар, закутанный в изящный китайский халатик и с маской на лице, (дабы к завтрашнему теракту выглядеть свежо и моложаво), одобрительно покачал головой: - А они оба довольно пластичны. Даже не знал, что братишка так умеет! Бальтазар злобно уставился на фройляйн Касси, и, едва музыка стихла, без сил мешком упал на пол. Но Крысолов лишь перевел дух для того, чтобы исполнить цыганочку с выходом, под которую орденцы начинают вполне убедительно изображать собой ромал. Хельга и Касси затрясли развевающимися подолами, отчего панцермагир побледнел и сильно изменился в лице. - Всё-ё-ё! – истошно заорал он – Табор! Табор уходит нафиг!!! После потасовки в дверях и выволакивания прочь останков Бальтазара, изрядно потоптанного в танце собственными братьями, Кемпфер облегченно вздохнул и закурил, развалившись в кресле. Его взгляд упал на затаившегося на шифоньере взъерошенного Роммеля, покрытого клочьями пыли. - А ну слазь сейчас же! Кажется, тебя надо хорошенько вымыть! Заслышав это кот ощетинился , но худая и цепкая рука схватила его за шиворот. Роммель вжался в самый угол огромной ванны, наполненной такой горячей водой, что бедолаге казалось, что еще немного - и она превратится в чистый кошачий бульон с плавающими в нем клецками пены. Сам панцермагир с удовольствием нежился в кипятке, отогревая старые кости. От невыносимого душного тепла его бледная синюшная кожа даже ни капли не раскраснелась. Черные намокшие волосы покачивались в толще воды, похожие на морские водоросли, которые качает и выбрасывает на берег прибой. Роммель, играя, подцеплял скользкие пряди коготками, но они, словно живые, выскальзывали и проворно, как тонкие рыбки-уклейки стремились в воду. Вода дрожала на ресницах сомкнутых глаз Кемпфера, и словно выточенное в кости лицо его было полно суровой строгой безмятежности, словно пейзаж заснеженных гор, тающих в облаках, зацепившихся за их вершины. - Герр Исаак… - сказал Роммель, задумчиво проводя пальцем по сбегающей с худого плеча капле. Один глаз мага лениво приоткрылся черной кошачьей щелкой. - А вы будете жалеть, если я завтра погибну? – тихо спросил юноша. Черные глаза смотрели на него немигающе, говоря все и ничего, как всматривающаяся в душу бездна. Маг только потрепал парнишку по русым, взъерошенным волосам. Он поднялся из воды иссиня-белый, тонкий и стремительный, как лезвие ножа. Он замотал Крысолова в свой халат и бережно понес на руках в темноту спальни. Роммель прижимался к влажной и холодной груди и на его лицо падали тяжелые искрящиеся капли с тяжелых черных волос, пахнущих странной горечью и химическим неистребимым запахом аптеки. - Пойдём, дитя мое. Нас завтра ждет тяжелый день. Бальтазар с раздражением крутнул ручку смесителя, но из трубы вместо текущей воды донеслось протестующее рычание - Если в кране нет воды- значит выпили…виноват в этом Исаак – резюмировал Нойман. ** Небо на западе постепенно светлело, над Римом занимался невиданно яркий рассвет, расчерчивающий холодные облака розоватыми и золотыми щедрыми мазками. У распахнутого окна, выходящего на Виа дель Корсо, курил высокий длинноволосый мужчина. Красноватые отблески посверкивали в его черных немигающих глазах, как бродит искра в уже было потухших, но разворошенных кочергою углях. Он стоял, глядя на просыпающийся внизу город и слабая улыбка играла на его губах. Взгляд мужчины был ожидающим и решительным. Так, верно, глядел на ленту Рубикона Цезарь, так глядел Френсис Дрейк на тени мачт Великой Армады, ложащиеся на морские волны. Конечно, семитский профиль черноволосого мало напоминал великого римлянина Юлия, да ничего лихого и ухарского от пирата в его наружности не было, но, тем не менее, его взгляд был таким же. Взгляд человека, которому бросили вызов. - Ну что ж, госпожа Сфорца – улыбнулся он каким-то своим мыслям – Потанцуем? Рассвет был ал и пророчил недоброе. Он кипел в окне палаццо Спада ,стекал по стеклам, красный и золотой, как облачение кардинала. Сфорца стояла с отрешенным взглядом, в то время когда над ней колдовали горничные. Нижнее платье сдавило ее горло жестким воротником, стальные кости корсета стянули тонкую талию, тяжелая мантия легла на ее плечи, как святое бремя, как символ ее обязанностей и долга. Долга, ради которого она сегодня идет на риск, возможно даже на смерть. Но ей не привыкать, той, у которой смерть стоит всегда за плечами. Даже целых две смерти: стальная с двумя револьверами и алоокая с косой, из плоти и крови. А той, кто повелевает смертью, не пристало бояться. Две смерти – пожалуй, слишком много для одного человека, пусть даже для кардинала. А где две смерти, там третьей не бывать. Возможно…
Он был благородным маньяком: никогда не насиловал женщин и детей...
Опять- таки "Хеллсинг". Надо сказать, овы мне пришлись очень по вкусу ( куда лучше сериала). Поэтому подборка позитивных картинок с любимцами и не только:
Он был благородным маньяком: никогда не насиловал женщин и детей...
Ну, вот опять рецидив
РУССКАЯ НАРОДНАЯ СКАЗКА - 2
ИВАН-ДУРАК И КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ
Вспоминаем действующих лиц из первой части. так как на описание оных тут не заморачивался: читать дальше
Расшатанные криво висящие ставни окошка распахиваются. В кадре появляется одутловатое лицо Августы Врадики отмеченное печатью мировой скорби. Рядом с императрицей на подоконнике возвышается захватанная руками банка рассола с одиноко плавающим в ней надкусанным огурцом. Звучит стандартный балалаечный соляк, от которого Сет морщится, словно от зубной боли, и обнимает руками раскалывающуюся голову. - Жил Иван-дурак с Василисою Прекрасной душа в душу – осипшим голосом изрекает Августа – Пока не решили они свадьбу сыграть. И я там был мед-пиво пил, а также коньяк, шампанское… а далее не помню. Созвали они другов верных да родственников недалеких за честный пир. Были там и Емеля с печкой, и Сивка-Урка из холодной отпросившийся, и богатыри славные и прочие и прочие. Ломились столы дубовые от разносолов, да на беду свою гости честные не зело закусывали – ибо закуска градус крадет. Приходил и калика перехожий, а в аккурат опосля визита его гости давай на яства набрасываться, словно в голодный год. Да тут в разгар самый пира веселого приключилася беда черная… Крупным планом стол на фоне ковра с оленями, символизирующего мещанский достаток, уставленный бутафорскими холодцами, селедкой под шубой и тазами с салатом оливье. В одном из них спит, свернувшись калачиком, братец козленочек, нажравшийся до поросячьего визга. Из его волос торчит фигурно резаная морковь. Лицо его обагрено буряком из шубы. Сестрица Аленушка устало тычет в него вилкой, целясь в одинокий масленок на тарелке, но не попадая. Невеста Василиса в белой фате из тюля грустно вздыхает, так как Иван- дурак замахнув пару стопок после криков горько с большим чувством целует свиную голову, украшенную петрушкой. Калика перехожий, сыто отрыгивает, сожрав все находящееся от него в радиусе метра и осоловело постигает дзен. Сивка-Урка, надев женихов кашкет с гвоздикой, упражняется в разрывании баяна, который издает предсмертные вопли, похожие отдаленно на песню. Сивка истошно орет, не попадая в такт: - Надоела мне баланда, а на свободе кореша-а-а, Вспоминаю я Лариску, и домой летит душа. Эх, зона, зона, зона, зона А там на крыше часовооой Ветер дует в телогрейку мне И зовет меня домоооой…. Обнимающий его Добрыня Никитич с готовностью подпевает. После чего, опрокинув гранчак, Сивка и богатырь начинают экспромтом зажигательную непринужденную драку. Двое из ларца с бережением выносят на променад ужравшегося до невменяемости царя Гороха, который пришел не столько из желания замириться с сестрой и зятем, сколько из желания выпить. Илья Муромец изрядно употребив горькой, ведет прочувствованную беседу на темы взаимного уважения с Емелей и наливает стакан водки в стоящее между ними деревянное ведро со словами: Пусть щуке тоже будет весело! Сидящий поодаль Алеша Попович льет пьяные слезы, по-бабьи подперев голову рукой. После третьей они плачут вместе с невестой, с которой пьют на брудершафт, роняя слезы в шампанское. Иван-дурак влюбленно смотрит на свиную голову. В этот момент в двери врывается черный всадник в прикиде Зорро и клубах карбидного дыма верхом на огромном белом волке. Ворвавшийся спешивается и мрачно глядит на собравшихся. На нем зловеще черное борцовское трико с лямками, обтягивающее довольно тощие ноги. Из-под шляпы свисают до колен похоронно-черные волосы. - Батюшки, Кощей! – восклицают все хором. Белый волк бьется оземь и превращается в уже знакомого нам парня в белом брючном костюме и лаковых штиблетах. На черной его рубашке явственно видна перхоть. - Изыди, белка! – испуганно крестится Сивка, роняя баян на ногу Добрыне. - Я не белка – обиженно говорит оборотень, поправляя галстук – Я белый волк. Человек в маске откашливается, готовясь произнести стандартную речь киношного злодея, но понимает что пафосничать тут не перед кем. Поэтому он хватает за руку полупьяную Василису и волочит ее за собой. - На посошок! – восклицает волк и матеро опрокидывает стопку, занюхав ее рукавом, после чего бьется оземь и превращается снова в здоровенного кобеля. - На коня! – говорит человек в маске, залпом глотая полстакана водки и , выдержав мхатовскую паузу, томно закуривает папироску. Докурив, он забрасывает растерянную Василису на спину волку и с гиканьем уносится прочь. - И что это было? – с сомнением произносит Емеля, раскуривая трубочку. - А невесту…Невесту-то похитили! - смекает калика перехожий. Сестрица Аленушка визжит от ужаса. - Так это обычай такой – чешет в затылке Иван-дурак отрываясь от свиной головы с обглоданным ухом. Немая сцена. В тишине слышно пьяные всхлипывания Алеши Поповича, пьющего на брудершафт со свиной головой. ** Долго отходили от пира честного гости – уныло повествует Августа, затачивая огурец – А опосля, доев все, от фуршета оставшегося затосковал-закручинился Иван-дурак, ибо не было кому пироги печь, кормить его да баловать. - Пойду Василису свою выручать – сказал Иван, надевая картуз – Ибо помру в разлуке с нею от питания недостаточного да гигиены отсутствия. Закинул Иван-дурак котомку на плечи, взял в руки косу наточенную и молвит другам своим: - Собираюсь я в путь-дороженьку, искать злого Кощея Бессмертного, что мою Василису увез. Найду его хоть на краю света, не побоюсь силы его дьявольской да чар колдовских, ни зверей его зачарованных, ни прислужников несовершеннолетних – срублю голову его иудейскую с плеч долой. Други смущенно переминаются с ноги на ногу. - Не помощник я тебе в деле этом, Иван – чешет небритую физию Сивка-Урка – Отпросился я из темницы царевой на малый срок под слово свое честное. Возвращаться мне надобно не медля, ибо ужин в темнице – макароны. - Не подмога я тебе – стонет обнимающий свое неизменное ведро Емеля – На детоксикацию мне в палаты больничные надобно, под капельницу с живою водою. - Я пойду с тобою, Иван! – говорит Илья Муромец и героически приосанивается. Его голубые волосы, в которых запутались селедочные кости, живописно развевает ветер. - И я с тобою! – тут же восклицает Алеша Попович, с гордостью глядя на Илью растроганным взглядом и, как ветеран Джон Рембо, пафосно повязывает волосы черной лентой. Добрыня, видимо, не сильно горящий энтузиазмом, все же тоже соглашается, дабы не отставать от товарищей. - Покажем Кощею Бессмертному силушку свою богатырскую! – ревет Илья. Богатырские кони дружно приседают. Отправился Иван в путь –дорогу с богатырями, усеивая его бутылками да скляницами от пива пенного, ибо трещали как дубы столетние с похмелья лютого головы молодецкие. В кадре появляются три всадника. К их седлам приторочены авоськи с жигулевским. У стремени идет Иван-дурак, грустно пожевывающий рыбий хвост. Следующий за ними в отдалении калика перехожий прилежно подбирает пустые бутылки, бережно складывая их в клетчатую сумку. ** Тем временем в замке Кощея: В кадре – просторная, со вкусом, но несколько мрачно обставленная комната, представляющая собой обитель немолодого интеллигента. Половину стены занимает румынская стенка, полки которой заставлены подписными изданиями «Классики и современники», «Жизнь замечательных людей», «Зарубежный детектив» и всем таким в этом роде. На стене висит картина в массивной золотой раме, изображающая отвлеченный пейзаж с изображением колхозных полей под названием «Виды на урожай». В комнате горят свечи; в серванте поблёскивает хрусталь и фаянсовые статуэтки. Кощей, одетый в строгий черный костюм, музицирует на пианино. Его лицо с характерным профилем пафосно и хранит озадаченное выражение. На крышке инструмента стоит початая бутылка каберне, хрустальная пепельница и бюстик Дзержинского. Василиса сидит на самом краешке мягкого кресла, явно чувствуя себя неловко. Перед ней – столик уставленный шампанским, конфетами и фруктами, но она упорно грызет ноготь. Кощей смотрит на нее и вздыхает: - Василиса, душа моя! Не кручинься, не грусти, не будь моею пленницею - будь моею гостьею. Пошто не ешь, не пьешь, голубушка? - Не хочу! – отрезает Василиса, сверкнув серыми глазами. Кощей снова вздыхает. Он окидывает взглядом дико расшитый стразами и бисером сарафан девушки, огромный кокошник, украшенный колотыми елочными игрушками, и морщится. - Будь ко мне ласкова, Василиса – озолочу тебя. Хочешь платье от кутюрье заграничного? Будь моей – в шелках да мехах ходить будешь, всем бабам на зависть. Сапоги тебе зимние справлю… - Не хочу! – капризно надувает губы барышня, отворачиваясь от глядящего на нее с обожанием Кощея. Кощей нервно закуривает: -Все на свете сделаю, что не пожелаешь! Проси чего хочешь! - Ничего я не хочу! Василиса закрывается рукавом и плачет. Кощей долго и вычурно ругается, изрекая что-то в роде "Их вэл дих багробм ин дэр эрд ви ан ойцер "("Я зарою тебя в землю, как клад" – идиш) после чего с размаху бьет об стену недопитую бутылку и уходит, хлопнув дверью. Василиса рыдает еще громче: - ААААА! ** Долго ехали Иван-дурак с богатырями доблестными – день едут, ночь едут. Вошли они в чащу непролазную, в лес густой да дикий, туристами необгаженный. Глянь – а на опушке стоит избушка на курьих ножках. В кадре появляется избушка довольно богемного вида. Ногти куриных ног украшены французским маникюром, в окне виднеются опрятные занавесочки, из форточки уютно попахивает борщом. Илья Муромец с наслаждением принюхивается. Иван подбирает слюни. Добрыня и Алеша недоверчиво косятся. Тут дверь избушки распахивается, и на пороге показывается Баба-Яга. Только выглядит она вовсе не как баба, а вполне красивая нарядная молодуха. Волосы ее покрашены синькой и заверчены в два бублика. - Кто будете, служивые? – интересуется Баба-Яга, оценивающим взглядом окидывая путников. - Я –Иван-дурак – почтительно снимает картуз Ванька - а это – богатыри славные. Странствуем мы по белу свету, ищем мы замок Кощеев, что жену мою Василису Прекрасную силком увез. Не знаешь ли ты, красна девица, где нам его искать? Баба-Яга жеманничает и, стреляя по Илье глазками, молвит: - Знаю я, где Кощея искать. И вам укажу – у меня с ним старые счеты, стервецом. А пока будьте моими гостями - утро вечера мудренее. С рассветом и поедете! Камера показывает внутренность избы, оклеенную поверх бревен голубыми обоями со снежинками. На стене висит плазменная тарелочка с волшебным яблочком, на котором все смотрят вечерние новости: «Взрыв самодвижущейся русской печи вызвал обрушение оружейной палаты. Есть жертвы. Подозреваемый с места скрылся. Связи с этим фактом указом царя Гороха утверждено обязательное прохождение технического осмотра отопительными приборами…» - вещает блюдечко. Илья со вздохом берет пульт и переключает на кубок НХЛ. Баба-Яга потчует его домашней наливкой. Иван налегает на сладкий чай. - А вас, как говорите, зовут?… - - Баба… - Снежная? – перебивает ее Добрыня. - Ну, не так чтобы очень… - кокетничает Яга, но строит глазки Илье. Алеша злобно надкусывает ручку чашки вместо бублика и зловеще хрустит фарфором на зубах. Утро. Солнце поднимается над верхушками елок. Звучит крик петуха и глухой звук прибившей его лопаты. Потягиваясь, из избы вываливаются залепленные Иван- дурак, Илья и Алеша, лицо последнего озаряет подозрительная ухмылка. Спустя какое-то время на крыльцо выползает в кальсонах армейского образца Добрыня, к которому нежно прижимается распатланная Баба-Яга в пеньюаре на босу грудь. Богатыри седлают коней. Иван повязывает лапти. - А дорога к замку Кощеевому дальняя – выкладывает выжатую Добрыней информацию ведьма, сладко зевая – Но сперва поезжайте на остров Буян, что лежит среди моря синего. На острове том – дуб стоит, а к дубу сундук золотой прикован. В нем смерть кощеева лежит. Я у него самого выведала: спршиваю «что это» а он в ответ мне глазищами зырк: « Смерть моя». Только через сине море вам не перебраться. Но я вам помогу. Ведьма свистит в гаишный свисток, но ничего не происходит. Все недоуменно переглядываются, когда в отдалении на небе появляется жирнеющая по мере приближения точка. На поляну с реактивным воем пикирует трехголовый дракон. Первая его голова с длинными кучерявыми волосами и в галстуке, вторая – с короткой стрижкой и голубыми патлами, интеллигентная и в очках, третья –абсолютно лысая, в пирсинге, татуировке и ярком макияже, неуместном при наличии небольшой бородки. - Прости, Яга, малость замешкался! – говорит первая голова с лицом человека искусства, поправляя кудри – Это все он! (тычет пальцем в третью голову) - Я красилась! – надувает губки третья голова. Простились Иван да богатыри с Бабою-Ягою, сели на Змея-Горыныча да и полетели над морем синим над горами высокими. Средняя голова в очках падает на уши Илье: - Вам-то хорошо! Вас трое – но порознь. А нам каково – головы три, а жопа одна (злобно коситься на третью бритую голову, мило щебечущую с Алешей Поповичем о достоинствах разных косметических средств). Я вон осенью в районный политех поступил – а с этими олухами я первую же сессию завалю. Сижу на паре, конспект строчу прилежно – а один глазки сокурсникам строит, а другой за углом пиво с мужиками дует, прогульщик… Первая голова плачется на жизнь Добрыне Никитичу: -… Да толку с той учебы, говорю я ему: вон сколько лет в консерватории учился, теперь дирижер в областной филармонии. Того и плююсь я ядом, потому что являюсь бюджетником. С такой зарплатой… ** Все та же комната Кащея. Романтическая сцена: на табурете сидит Василиса, отводя глаза со скучающим видом. Перед ней мелким бесом рассыпается Кощей, ходя туда-сюда с папиросой в зубах: - Ну что ж ты, Василиса, ломаешься как пряник сдобный? Будь моей – весь мир к твоим ногам брошу. - Не хочу! – фыркает, разглядывая свои ногти красавица. - Машину купим, ремонт сделаем. Я ведь тебе не в шутку предлагаю. Шубу куплю… - Норковую? – с легким интересом спрашивает Василиса, накручивая золотой локон на палец. Кощей задумчиво морщит лоб, что-то прикидывая: - Нутриевую. - Не хочу – тянет Василиса. Кощей зло скрежещет зубами и хватает ее, как будто хочет задушить, но вместо этого крепко целует девушку. Василиса бросается на него, как на добычу и валит на пол. Камера стыдливо отползает в сторону. Слышно лишь звериное рычание и треск рвущейся ткани Женский голос за кадром: - Ну что ты ломаешься? ** Летели богатыри да Иван летели, глядь – остров средь синих вод маячит, а на берегу – дуб стоит. Спешились богатыри, попрощались со Змеем-Горынычем, поклонились ему в пояс и направили стопы к дубу зеленому. В кадре появляется неаккуратно воткнутый в дикий галечный пляж бутафорский дуб, вернее бревно, верхний конец которого живописно задрапирован маскировочной сеткой, снятой с навеса ближайшей пивной. Бревно обмотано грубой цепью, покрашенной бронзовой краской на манер структуры молекулы ДНК. Вокруг дуба бродит привязанная за кончик цепи апатичная облезлая тигрица, одолженная за бутылку у молдавского шапито. Судя по ее внешнему виду, ее доканывают блохи, лишай и лень. На ветвях дуба сидит длинноволосая блондинка с красной прядкой в челке. На шее ее висит на манер гавайского венка низка копченых бычков.Она топлесс и изображает русалку, отчего нижняя ее часть заткнута в синий туристический спальник. Богатыри и Иван бессмысленно пялятся на ее сиськи. Алеша завистливо хрустит зубами. Русалка внимательно и с неудовольствием разглядывает непрошеных посетителей. - Чего вам надобно, грязные терране? – шипит русалка, скаля клыки. - Мы, собственно дуб кощеев ищем – мямлит, краснея, аки маков цвет, Иван-дурак. - Тут все – дубы кощеевы. Он их внаем на лето сдает и недешево. Сто метров от моря все-таки… – фыркает дама на дереве и указывает рукой вдаль. Далее вдоль берега виднеется ряд таких же дубов, между которых висят сохнущие шмотки туристов, бегают дети с надувными кругами и сушиться на солнце рыба. Богатыри и дурак долго бродят по пляжу, преследуемые татарчатами с креветками, рапанами и вареной кукурузой. Отбившись от навязчивого сервиса, они угрюмо идут по кромке прибоя. - Смотрите, еще дуб! – восклицает дурак. В кадре появляется могучее столетнее дерево с дуплом. В развилке ветвей на ржавых цепях болтается холодильник «Донбасс», стилизованный под старинный сундук. - Вот она, смерть кощеева! – закатывает рукава Иван-дурак и поправляет очки. Тут из дупла выглядывает худощавый юноша с рыжеватыми волосами одетый в спортивный костюм и кепку. Он садится на корточки на ветке, как воробей, и клюет из ладони семки. Его большие карие глаза с любопытством смотрят на пришедших: - А вы кто такие будете? Пошли вон, тут за нефиг стоять не велено! – говорит молодец, упирая руки в боки – И вообще это мой дуб! А что, мужики, нет голубя весточку послать? А папиросы закурить? Илья хохочет и лезет на дерево за сундуком. Малец оглушительно свистит, и из его рук появляются тонкие, почти невидимые нити, похожие на рыболовную леску. Он методично упелёнывает всех трех богатырей в один компактный букет. - А ну богатыри, гоните алтын! - Пришибу, сопля! – орет Илья Муромец, силясь разодрать путы. Примотанный плотно к его груди Алеша Попович заливается румянцем. - Ты кто такой? – спрашивает Добрыня. - Я – Соловей –разбойник! – гордо приосанившись, говорит малец. - Теперь ты - Соловей – покойник – зловеще сощурив глаза, шепчет Никитич, как герой вестерна. Иван-дурак, ранее стоявший столб-столбом, достает из-за пазухи чекушку и осушает ее одним молодецким глотком. - Сорок процентов! – орет он, выхватывая косу. Глаза Ивана наливаются кровью, а волосы встают дыбом. Соловей нервно глотает слюну. Иван срезает опутавшие богатырей нити косой и ловким ударом снимет того с дерева. Все четверо избивают гопника чем ни попадя. А тот, корчась на земле, пищит: - Я все Кощею скажу! Он с вами разберется! Богатыри дружно гогочут. Иван-дурак сбивает косой замок с сундука и непонимающе моргает. В недрах «Донбасса» обнаруживается только 0.7 спирта. - И это смерть Кощеева? – удивленно говорит Иван. - Он отродясь больше 0.5 сам выкушать не мог – бормочет Соловей – А давеча вообще с крепким завязал. Зарекся – говорит - Это – смерть моя! Вот пусть тут и хранится. Вот он тут заначку и спрятал до лучших времен. Авось пригодится. Иван бережно прячет бутыль за пазуху и лениво пинает разбойника ногой. Илья прикладывает его для острастки своей дубиной. Путники уходят в закат с решительными лицами, как и положено по законам жанра перед встречей с главным злодеем. ** Следующий кадр: - Ох и заплатит мне Кощей Бессмертный за все! Верну я Василису, жену свою верную, чего бы мне это не стоило! – говорит Иван-дурак, принимая пафосную позу. Легкий ветер шевелит лепестки гвоздики на его картузе и длинный серебристый хвост. В отблесках его круглых очков занимается рассвет. - Мы пойдем с тобой до конца смертного, не убоимся врага лютого – опершись на верную дубинушку, говорит Илья Муромец и бьет себя кулачищем в грудь. Его голубые волосы завязаны банданой, а лицо покрыто полосами маскировочной раскраски, как у Шварценеггера в «Коммандо». Алеша восторженно глядит на него, едва не смахивая слезы. - Вместе до конца… - задумчиво говорит он, но неумолимые и неприличные ассоциации губят весь пафос сказанного и Попович хихикает в кулак. - Не посрамим славы богатырской – изрекает Добрыня, щуря узкие черные глаза – А ежели посрамим, то без ущерба финансового. Пошли, мужики и..эээээ…Алеша. В кадре появляется мрачный замок Кощея, больше похожий на заброшенную партийную дачу в окружении захаращенного разросшегося сада, засиженного грачами. Вдали темнеют огороды, сараи и теплицы. Дом окружает высокий кованый забор, через который Алеша и Добрыня благополучно перебираются. Иван-дурак падает с него, порвав портки на другом интересном месте, отчего через них стали проглядывать выцветшие ситцевые трусы. Илья Муромец просто невозмутимо проходит сквозь ограду, оставляя в ней внушительную дыру. В доме подозрительно тихо. Не горит ни одно окно. У раздолбанной будки сидит на цепи светловолосый парень в белом костюме и ловит зубами блох. - Хозяин дома? – сурово спрашивает Илья Муромец у белого волка. - Драсьте! – кланяется волк - А как же. Оне-с с дамой. А вы по какому вопросу? - По этому – лаконично отрезает Иван-дурак и в его глазах появляется недобрый огонек. - Кощей! Выходи, гад бессмертный! Сейчас я с тобой разбираться буду! – орет Иван и достает из-за пазухи заначеную бутыль спирта. Он отпивает из нее слабо разбавленный спирт, глаза его дико краснеют; волосы на голове дурака начинают самопроизвольно шевелиться и сбрасывают с головы кашкет. - Восемьдесят процентов! – неистовым голосом вопит он, размахивая косой. На балкон выходит Кощей в элегантных семейниках, с папиросой и одном носке. Его длинные черные волосы спутаны, а лицо заспано: - Вы что, ума лишились? Три часа ночи! Че надо? - Я знаю смерть твоя в игле, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце – выпаливает Иван - О-о-о, да вы калику перехожего видать встретили. Передавайте привет, скажите, чтоб намедни принес – понимающе кивает Кощей и его губы раздвигаются в холодной ухмылке – Попробуй убей меня! - И убью, если не отдашь жену мою верную – Василису Прекрасную. Я - муж ее, Иван –дурак! - Я вижу – сочувственно говорит злодей. Кому именно он сочувствует (Ивану или Василисе) неизвестно. В этот момент на балкон выбегает сама Василиса, простоволосая и в неглиже. - Иван? А что ты тут делаешь? – недоумевает она. - Освободить тебя пришел из супостатова плена, от злого Кощея. Долго же я тебя искал, голубушка! Пойдем уже домой, Василиса – у меня с утра во рту маковой росинки не было. Блинов бы сварганила... - Не пойду – невозмутимо говорит красавица. - К-как так? – у Ивана с грохотом отвисает челюсть. Богатыри ахают. Волк невозмутимо вычесывает ногой блох из пиджака. - А вот так. Я с ним остаюсь – Василиса демонстративно берет за руку Кощея - Он мне домработницу обещал и десять душ девок сенных и слуг, сколько я пожелаю. - Ну, Василиса… – не веря своим глазам, мямлит Иван. - Не плачь Иванушка! – вкрадчиво говорит ему бессмертный – Дам я тебе взамен вещь бесценную: скатерть-саможранку. Кощей швыряет ему какой-то серый сверток. - Скажи ему « Скатерка накройся!». На расстеленной клетчатой тряпице тут же возникает богатая поляна: белоснежное сало с тоненькой прожилочкой мясца, в меру посоленное, огурчики-помидорчики, водочка-матушка холодненькая, словно с погреба, гибки соленые да селедочка с лучком зеленым. Все умиленно ахают. Конфликт на этом исчерпывается: Кощей и Василиса уходят спать, а богатыри и Иван тут же садятся в саду за скатерть-саможранку.
Августа Врадика глотает голодные слюни и в быстром темпе отбарабанивает: И жили они долго и счастливо. Вернулись богатыри да Иван –дурак со скатертью –саможранкой домой, да так и не вспомнили они зачем за тридевять земель ходили. Решили что за пивом - на том и угомонились. Приехал вскорости к ним и Емеля на печи с щукой, и Сивка-Урка как раз к тому времени откинулся. И стали они жить-поживать, добро пропивать. А Кощей Бессмертный и Василиса купили холодильник. Окошко захлопывается и за закрытыми ставнями слышно аппетитное чавканье императрицы.
Он был благородным маньяком: никогда не насиловал женщин и детей...
Русская народная сказка Сказка 1: Иван- дурак и золотое яблоко Автор:_Panzer__Magier Фендом: торибла Рейтинг: детский Персонажиг: и так ясно Жанр: пародия Размер: мини Дисклаймер: руки как всегда читать дальше
Звучит стандартная балалаечная музыка, под которую плавно открывается окошко с расписанными похабщиной ставнями, в котором показывается ехидная рожа Августы Врадики в гигантском кокошнике. Рядом с ней виднеется пузатый, начищенный до блеска самовар, увешанный нитками баранок. Императрица с довольным сёрбаньем пьет чай из блюдечка и скучающим голосом говорит: ‒ В некотором царстве, некотором государстве жил-был Иван-дурак. Иван, как Иван: землю орал, сено косил. В кадре показывается нечто долговязое и в очках, с длинным светлым хвостом, перевязанным лентой. Оно одето в заношенную косоворотку, убогие портки с латкой на интересном месте, лапти с онучами и флегматично жует горбушку. На голове Ивана-дурака картуз с лаковым козырьком и потрепанной искусственной гвоздикой. ‒ Проведал как-то Иван, что у царя Гороха в саду яблоки молодильные есть. Взял он мешок дерюжный и прокрался ночью в сад царский. И только протянул он руку, чтоб яблоко сорвать, огласился весь сад криками да бранью площадной, набежали слуги государевы в доспехах кованых, избили зело Ивана за покражу. Заломив похитнику белы рученьки, поволокли они его к царю. А отметить надобно, что царь Горох нрава был взрывного. Обрушился он с бранью флотскою на бедного Ивана и давай его честить по матушке и лично своею рученькой за виски оттаскал. В кадре высокий темноволосый мужчина с типичным лицом неврастеника неистово лупит скипетром бедолагу, путаясь в складках красного одеяния. Он кричит: ‒ Сколько можно уже! Кажинный год весь сад обносят! Весь «Голден Делишес» ободрали, гады! Вот я тебе, ворюга! По лагерям пойдешь! ‒ Не надо! – орет Иван-дурак. ‒ Тогда повешу! Посмотрела на это рукоприкладство Василиса, сестра царская, и сжалилась над вором Ванькой. В кадр вплывает, трагично протянув к царю руки, роскошная блондинка с моноклем в расшитом золотом красном сарафане и здоровенном красном же кокошнике. И взмолилась Василиса, утирая слезы: ‒ Царь-батюшка, помилуй дурака горемычного! Нет у нас законов, людёв за яблочко одно-единственное вешать! ‒ Иди ты прясть, дура! Не бабьего ума дело ‒ юриспруденция! Пора тебя замуж спихнуть с глаз долой, перестарка, так тебя ж, стерву, даже Кощей брать не хочет, предлагает, вишь ты, свободные отношения. Кыш в терем! (топает ногой) Василиса закрывается рукавом и ревет, трагически уплывая в заданном направлении. Иван задумчиво смотрит ей вслед. Царь хмурится. ‒ Выдрать его вожжами на конюшне ‒ и в темницу. А завтра – на кол! Прямо с утра, на голодный желудок, для пущего эстетства. (Царь делает важную рожу и, посмотрев на часы, идет пить таблетки. Упирающегося Ивана уволакивает стража.) Следующий кадр. Темница. Тусклая лампочка на 60 ватт светит себе под нос. В углу темнеют нары. За ними стыдливо прячется параша. В камеру швыряют какое-то тело, после чего двери с грохотом закрываются. Тело с трудом встает, отряхивая портки, после чего поправляет погнутые очки и смотрит вокруг рассеянным взглядом. Где-то в темноте заметно подозрительное движение и скрип. Иван пугается и хватается за сердце. Из темноты выплывает здоровенный волосатый детина с нечёсаной лошадиной гривой. Из одежды на нем только кандалы с ядром и полосатые штаны. Сквозь густую поросль на груди и спине проглядывают купола церкви и портрет Сталина. ‒ Ты кто? ‒ Я Сивка-Урка. ‒ Что ты тут делаешь? ‒ Сижу… Мужик галантно предлагает Ивану «беломорину». Тот вежливо отказывается. ‒ Тебя за что? ‒ Кража и нарушение устава садово-огородного товарищества. ‒ А меня за убийство. Иван меняется в лице и выдавливает из себя жалкую улыбку. ‒ Че ты как не родной. Присаживайся! Воришка еще более вежливо отказывается, потирая поротый зад. Мужики мирно чифиряют, попивая неаппетитное варево из алюминиевой кружки. Иван с грустью смотрит в кружку, пытаясь найти в ней хоть проблески сахара. ‒ Тут до тебя один калика перехожий сидел: такой из себя блондин длинноволосый, с посохом. За хранение и распространение. Так в этом посохе он и… Сивка-Урка осекается, заслышав странный звук за окном. Стена камеры тихо валится и в образовавшемся проеме виднеются три зловещих фигуры. В камеру лебедем вплывает Василиса с загадочным чемоданом в руке, украшенным наклейками «Ницца», «Канны» и «Сочи». За её спиной виднеются двое рыжеволосых, совершенно идентичных парней в подпоясанных розовых рубахах и валенках с калошами. Оба вооружены до зубов. На глазу одного из них поблескивает линза. ‒ Двое из ларца – живо в ларец! Фигуры бодро восклицают «Позитив» и исчезают в чемодане. Василиса кидается на шею Ивану-дураку. Её девичье сердце покорено картузом с лаковым козырьком и мятой гвоздикой. ‒ Иванушка, соколик мой! Пришла я спасти тебя от казней египетских, смерти неминуемой. Возьми меня с собой, миленький! Коль прознает брат мой, царь Горох, про пособничество мое – сгубит меня, не жалея ни красоты моей, ни юности. Позволь мне с вами бежать! Иван-дурак нерешительно смотрит на Сивку-Урку через голову склонившейся ему на тощую грудь девицы. Тот одобрительно кивает. ‒ Нормальная баба. И че ты, ей-богу, как дурак… И взял Иван-дурак Василису за руку, дал ларец её Сивке-Урке, и побежали они из теремов царских в чисто поле. Прознал про побег царь Горох ‒ осерчал, ногами затопал, три скипетра на голове начальника охраны поломал. День бегут наши молодцы, два бегут и на третий почти настигли воины царские Василису и Ивана с Сивкою-Уркою, и тогда Василиса бросила ларец оземь и воскликнула голосом неистовым: ‒ Двое из ларца, одинаковых с лица! Приказ номер 451.12: велю вам держать позицию и отстреливаться. День ждет вестей царь, два ждет – ни весточки от воинов смелых. Лежат в поле, что дуршлаги на помойке: посеченные-подырявленные. И летают над ними вороны черные, до мертвечины охочие, ясные глаза их повыели-повыклевывали. Разбранился царь, разбушевался, покрыл челядь словом матерным. Делать нечего ‒ призвал он к себе трех богатырей… В кадре – трон крупным планом. Возле трона стоит табуретка, уставленная пузырьками и микстурами. На одной из пачек надпись «Новопассит». На троне сидит пригорюнившийся царь, нервно грызущий ноготь. На лицах стоящих вокруг слуг государевых явственно видны следы царского гнева. В зал, гремя доспехами, входят трое богатырей: Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Илья ‒ огромный как шифоньер и, судя по цвету волос, отобран режиссером из каких-то тусующихся неподалеку киберготов. В руках он рассеянно крутит огромную дрыну. Добрыня – черноволосый, стриженный под горшок парень, похожий на продавца вьетнамского рынка, пробующегося на роль в «Тарасе Бульбе». С Алешей вообще выходит накладка, так как это высокая светловолосая дама с каре и в алюминиевом закрытом купальнике. Судя по зажатым в её руках острым предметам, богатыри явно собирались на шашлыки и в их планы вовсе не входила царская истерика. Царь Горох приосанивается и толкает речь, сопровождая её жестами бывалого большевика. - Ой, вы, гой еси, добры молодцы! Нуждается царь-батюшка в силушке вашей богатырской. Наказываю вам в три дня привезти сестру мою окаянную и козла душного, который её бежать сманил. Бабу – в терем, козла – на кол! Поймаете – выкачу бочку медов ставленных, водок разных, зелена вина – хоть упейтесь! А не изловите – голова с плеч! Крупным планом ‒ суровое лицо Алеши, посматривающей на Илью Муромца. ‒ А не кажется ли вам, шеф, что он слегка категоричен? Муромец задумчиво теребит голубые патлы. Оседлали богатыри коней своих верных, приторочили к седлам дубинушки, мечи-кладенцы и термоса-тормозки (раньше обеда возворотиться не чаяли). Ударили они коней плетками по крутым бокам и поскакали в погоню, не мешкая. А тем временем пришли Иван-дурак с Василисою да Сивкою-Уркою к раздорожью. А на раздорожье камень стоит, а на нем написано: «Направо пойдешь – коня потеряешь, прямо пойдешь – сам голову сложишь, налево – шиномонтаж ‒ 200 метров». Долго думали и вздыхали, куда путь держать, пока глянь – спускается к ним с горочки калика перехожий, опираясь на посох дубовый. Крупным планом идущий вразвалочку подозрительный тип в длинном плаще. В руках у него ‒ длинный посох, на руках ‒ цветные плетеные феньки, за ухом – свежесорванный цветок фиолетового мака. Длинные светлые волосы, закрывающие один глаз, облеплены соломой и спутаны чуть ли не до состояния дредов. ‒ А ну постой, мил человек, калика перехожий! – радостно восклицает Сивка-Урка. Мужики братаются. ‒ А почему вас каликой перехожим называют? – наивно интересуется Иван-дурак. Калика присаживается на раздорожный камень и забивает папироску. ‒ Инвалидность у меня потому что, Иван. А переходить мне надобно непрестанно, дабы царевым людям в руки не попасть за траву. ‒ Сено крадешь? ‒ Нет, Иван, это вам не трава-мурава, горькая полынь, а волшебная отрыв-трава. За неё, родимую, можно и в холодную сесть. ‒ Выручай, друг мой верный! Умыкнули мы с Иваном-дураком сестру царскую, Василису Прекрасную. Чую, погоня за нами близко, земля-матушка дрожит под копытами коней богатырских! ‒ взмолился Сивка-Урка. Калика перехожий затягивается и задумчиво глаголет: ‒ Держите путь вправо, перейдете через Калинов мост – а там и до леска недалеко. Бог в помощь! А ежели про меня Емеля на печи будет спрашивать – не говорите, что видели. Изрек это калика перехожий, ударился оземь, да так и заснул. Делать нечего – двинулись путники вдоль шляха указанного, дорогою нехоженой – заколодела дорога, заросла травой-муравою. Перешли они реку чрезь Калинов мост и ступили в лес дремучий. Глядь, а посередь чащи ‒ очи красные горят, что твои огни! ‒ Выходи, незнано чудище на честный бой! – крикнул Сивка-Урка. Закатал он рукава, вынул заточку из сапога шеврового и стал супостата поджидать. В кадре Иван рассеянно смотрит на Василису. Набравшись мужества, он выхватывает косу и угрожающе машет ей в темноту: ‒ Порубаю, курва! ‒ Не надо, дяденька! – раздается из темноты писклявый голос. На поляну выходит девушка с рыжими волосами и огромными голубыми глазами. На ней белый с голубым сарафанчик. За плечи она поддерживает худого светловолосого подростка совершенно испитого вида. Глаза у юнца красные, как раздавленный гранат. На его голове торчат мигающие бутафорские рожки. В общем, он походит на малолетку, нажравшегося вусмерть на Хелллоуин. Судя по всему, эти двое представляют собой сестрицу Аленушку и её непутевого братца. ‒ Говорила же я тебе, не пей, Ионушка, козленочком станешь! – причитает девица. ‒ Отс-с-стань, дура! – пьяно орет невоспитанный отрок. Сестрица Аленушка истошно плачет, произнося сначала с поминочным завыванием, а ближе к концу сбиваясь на скороговорку. ‒ Спасите нас, люди добры-ы-е! Бежит за нами серый волк: глазищи бедовые, лапы пудовые! Зубы с аршин, сам что лошадь. Съест он моего братика-а-а и останусь я горькою сиротинушкой! Нет у меня ни отца, ни матери, только двоюродные в деревне Костогрызово, да они и окромя меня еще двенадцать ртов имеют… ‒ Не плачь, девица! Не плачь, красная! – не выдержав, орет Сивка-Урка. Иван-дурак закрывает ладонью глаза Василисе, опасаясь, что Сивка порежет к черту и сироту убогую, и козленочка. – Обороним тебя от волка свирепого! В этот момент из чащи появляется волк и угрожающе рычит. Сивка-Урка роняет заточку, Аленушка – козленка. От яркой вспышки все морщатся. Из клуб бутафорского дыма появляется светловолосый дюжий парень, одетый в опрятный белый костюм-тройку. Вместо галстука на нем золотой ошейник. ‒ А ты кто такой, родное сердце? ‒ Я белый волк. Служу я Кощею Бессмертному. Визиточку возьмите… Сивка-Урка прячет карточку в карман и вопрошает: ‒ Чё ты за ними ходишь? ‒ Да мне этот козел ни на что не сдался. Девка мне глянулась. Телефончик не скажете? Сестрица Аленушка краснеет, аки маков цвет, и на её лице разворачивается мучительный процесс зарождения мысли. Но тут волк переводит взгляд на Василису и облизывает губы: ‒ Красная шапочка, я тебя съем… ‒ Занято-с! – с щегольским свистом сплевывает в придорожную пыль Сивка. Волк вздыхает и откланивается. И пошли Иван-дурак с Василисою, Сивкою-Уркою да сиротами убогими дальше, смотрят ‒ дым на горизонте виднеется, думали-гадали, что к жилью человечьему вышли, к деревне какой – ан нет. Глянули и ахнули – встречь им печь сама собой едет. В кадр с пыхтением въезжает чисто побеленная русская печь. На ней сидит и стрекочет на балалайке мужик средних лет, одетый в крайне непритязательный ватник. На шее его белый джентельменский шарф. Рядом с ним стоит огромное деревянное ведро. Если внимательно присмотреться, то оказывается, что дым идет вовсе не от печи, а из трубки, которую мужичок курит, мастерски пуская колечки. ‒ Здравствуйте, дамы и господа! – воспитанно произносит сиволапый мужик и галантно приподнимает ушанку. – Позвольте поинтересоваться, а не встречали вы по пути калику перехожего? Василиса молниеносно зажимает ладонью рот Ивану-дураку, который порывался что-то сказать. ‒ Не встречали, мил человек. ‒ Жаль… ‒ вытряхивая трубочку, вздыхает. – Позвольте представиться: Емельян. Можно просто Емеля. Позвольте вас подвезти. Все рассаживаются, препираясь и ссорясь. Печь трогается с зубовным скрежетом. ‒ А что за ведро? – из праздного любопытства спрашивает Иван-дурак. (заглядывает в пустую кадушку с водой, стоящую рядом с Емелей) ‒ Там волшебная щука. Она говорить умеет. Все напряженно переглянулись. ‒ А воон там стоит говорящая яблоня, – тыкает пальцем в пустое поле Емельян и затягивается. Где-то взади раздается топот копыт. На дороге появляются трое богатырей, скачущие во весь опор. ‒ Гони, Емеля! – кричит Василиса, отчаянно жалеющая об утерянном ларце. ‒ По щучьему велению, по моему хотению, печка, преодолей звуковой барьер! – орет Емеля, роняя трубку. Печка пыхтит, скрежещет и останавливается. Её скрывают клубы густого дыма. Кашляя, пассажиры печки разбегаются в разные стороны. ‒ Щука! – кричит Емеля и героически выносит из огня ведро воды. Дым рассеивается, и наши герои, понуро опустив плечи, стоят посреди дороги, обреченно взирая на неумолимо приближающихся всадников, больше похожих не то на видения Иоанна Богослова, не то на бандитов из ГДРовского вестерна, въезжающих на рассвете в спящий город. ‒ Предъявите документы в развернутом виде! – орет Илья Муромец, крутя дубиной. ‒ Безпашпортные мы. Никаких грамот при себе не имеем, – плаксиво тянет Аленушка, изо всех сил пытаясь загородить собой еще не протрезвевшего братца, рвущегося с кулаками на богатырей. ‒ А вы собственно, кто будете? – спрашивает Емеля, любовно обнимая ведро. ‒ Богатыри мы. ‒ А кобыла тут что делает? Все смотрят на третьего богатыря, удивленные тем, что Алеша – женщина. ‒ Ну не нашли мы третьего, – оправдывается Илья. ‒ Но она тоже витязь знатный да до рукопашной охочий. ‒ Я про то, что богатырям ездить на жеребцах надо, а ты Илюша на кобыле, – закуривает трубку Емеля. ‒ Добрыня, обыщи их! – краснея от стыда, ревет некормленым бугаем Муромец. Никитич профессионально пощупывает наших героев и резюмирует: ‒ Голь перекатная. Чего с них взять… ‒ А в чем, собственно дело? – храбро говорит Иван. ‒ Велел царь Горох нам возвернуть сестру его блудную, а козла душного – на кол, – зловеще говорит Алеша, хрустя пальцами. У Ивана и Василисы начинают трястись поджилки. Взгляд Алеши падает на пьяного подростка с бутафорскими рожками на голове и медленно переползает на лицо окостеневшей от страха Аленушки, вцепившейся мертвой хваткой в пошатывающегося брата. ‒ Ага! – восклицают богатыри. Запихивая незадачливую парочку в дерюжный мешок, они улыбаются, предвкушая меды ставленные да первач ароматный. Они поворачивают коней и собираются уезжать восвояси, когда Емеля говорит: ‒ Скатертью дорожка! Богатыри останавливаются и недобро смотрят через плечо: ‒ Что у вас в ведре? ‒ Говорящая щука. ‒ Пройдемте, – сурово говорит Добрыня и привязывает Емелю арканом к седлу. Витязи галопом трогаются с места, за ними с трудом перебирает ногами злосчастный водитель печи. ‒ Вы калику перехожего знаете? – неторопливо вопрошает его Алеша, нахлёстывая бедолагу кнутом, чтоб бодрее бежал. Сивка-Урка, Иван и Василиса с облегчением вздыхают. Тем временем в царском тереме: Царь Горох довольно потирает руки. Уже довольно окосевшие порядком от щедрот царских богатыри довольно улыбаются. Царь развязывает мешок и икает: ‒ Кто это? ‒ Ну вы ж сказали: «Бабу и козла ко мне». Вот ‒ баба, вот ‒ козел... Сцена дальнейших событий вырезана по требованию Министерства культуры за жестокость, насилие и противоестественные половые сношения с применением неприспособленных для этого посторонних предметов, а также ненормативную лексику.
А Иван-дурак и Василиса стали жить-поживать, пироги вишневые пожирать. Сивку-Урку скоро опять посадили за разбой. Емеля получил условный срок и был помещен на принудительное лечение в палаты интенсивной терапии. Калику перехожего потом еще долго видал народ то там, то сям, а иногда даже в двух местах одновременно. Вот и сказке конец, а кто не выпил – тот подлец. Окошко закрывается, из-за ставней слышится богатырский храп Августы Врадики.
Он был благородным маньяком: никогда не насиловал женщин и детей...
Для кого-то роль Отелло - И блаженство и награда, Только я - другое дело: Водевиль - моя отрада.
Трагикомедия "Тайный брак" Автор:_Panzer__Magier Фендом: торибла Рейтинг: детский Пейринг: Петр/ Катерина Жанр: ангст и юмор, смех сквозь слезы Размер: мини Дисклаймер: руки как всегда
Первоначально было трагичным ангстом, но пришел господин Исаак и, как поручик Ржевский, все опошлил...
Состоит из двух частей: первая - драма, вторая - водевиль. В антракте зрителей ждет буфет. В конце спектакля труппой исполняется русская народная пляска и полька-бабочка Часть первая: трагическая читать дальше - Это недопустимо! – прорычал стальной паладин – И противоречит устоям святой церкви! Ваши агенты… Его огромный кулак опустился с грохотом на стол кардинала, отчего лежавшие на нем бумаги вспорхнули, как спугнутые птицы. Но она, казавшаяся такой маленькой и слабой перед Вепрем, не двинула и бровью. - Почему вы со своими жалобами ходите ко мне ежедневно, брат Орсини? – нахмурилась герцогиня Миланская, поправляя упавшую на лицо золотую прядь. Кардинал спокойно глядела в глаза инквизитору, и в ее взгляде не было ни страха, ни гнева. Бесстрашная и, как всегда, рассудительная Сфорца. Светлые немигающие очи Петра буквально впились в нее: стальные и смертельно острые, как наконечник метко брошенного копья. - Катерина… - хрипло прорычал Орсини, угрожающе нависая над ней. Так на самом краю света, на мертвом и холодном севере схлестываются лед и непрозрачное море, вечно одинокие в метели. Он не мог ничего прочитать в ней, словно с зеркала воды в безветрии, ничего, даже на самом дне омута зрачков, и это бесило инквизитора. - К черту! – сказал Петр и скомкал листок в ладони. Он понуро и покорно опустил голову, словно выбившаяся из сил лошадь, которую снова и снова с побоями впрягают в хомут. Фыркнул, махнул гривой, словно скидывая с себя оцепенение, и взял ее тонкую, холодную руку, едва приложившись к ней губами. - Зачем ты пришел? – осуждающе спросила Сфорца, отводя глаза. - Хотел тебя увидеть – прошептал инквизитор, так и не отпуская безвольной девичьей руки. - Я скучал – сказал он, все смелее прикасаясь к ней, чуя смирение в опущенных русых ресницах. Петр видит: она уже не злится. Маленькие ладони безвольно легли ему на грудь – не отталкивая, но и не обнимая. Он поцеловал ее в теплый пробор золотых волос, вдыхая их запах. Брат Орсини осторожно прижал Катерину к себе огромными руками, которыми гнул арматуру, как проволоку, но он не чуял ее тела под ворохом негнущихся от золотого шитья тканей. Пышное облачение кардинала хранило ее добродетель не хуже рыцарских доспехов. - Проклятая одежда – посетовал Петр. - Что ты делаешь? – пробормотала Катерина, едва отрываясь от его сухих губ. Инквизитор прорычал что-то маловразумительное, целуя ее, и она запустила пальцы в его жесткие волосы. – А если кто-то войдет? – осуждающе и почти жалобно сказала Сфорца. Петр вздохнул. Кардинал начала поправлять прическу пытаясь казаться спокойной, но на ее лице пылал смущенный и гневный румянец. Светлые глаза Орсини с горечью и мукой смотрели на нее. Как он жил спокойно до того проклятого часа... До этого она была видением - ярко- золотым и алым, бестелесным высшим духом. Брат Петр любил ее, как любят безумцы, верящие в реальность своих грез, но любил без надежды и отчаянья. Инквизитор знал, что образ ее будет всегда в его сердце, не сотрется и не изгладится с годами, и переживет даже ее смерть, лишь немного потускнев, быть может. Она была бы всегда с ним, даже пребывая за гранью этого мира, и он в молитве и поклонении ей находил бы успокоение и полноту бытия, как перед иконой. Так Данте обожествлял Беатриче, так средневековый фанатик преклонялся пред Девой Марией, так Орсини любил Катерину. Он только понимал, как был счастлив тогда. Как все было просто, когда она была для него чем-то высшим и бесплотным – жить, не зная смертных мук. Пока это все сверкающий замок не рухнул в один миг, и вместо него разверзлась бездна, полная клокочущего адского пламени. Легко предаться геенне огненной - достаточно было просто коснуться ее. Осмелится приникнуть к тонким неулыбчивым губам и понять, что это - плоть, живая и земная. И теперь его, ранее бывшему довольным одним взглядом вскользь, не могло бы насытить ни ее тело, ни даже душа, если бы она могла ее запродать инквизитору, как дьяволу. - Господи, да хоть где-то мы можем побыть одни, не боясь быть увиденными и осужденными! Хотя бы одну единственную минуту! Я скоро с ума сойду – горько воскликнул Орсини – Я смертельно устал. Устал страдать. От неутоленной страсти, от ненасытного желания поглотить ее всю без остатка, от дико терзающего его противоречия. Могут ли связать себя те, кто обречен на одиночество? И не сгубит ли он самого себя, свое тело и душу, ради женщины, которая никогда не войдет в его дом, никогда не родит ему сына, с которой, он, быть может, никогда не сможет провести целую ночь от заката до рассвета и хоть раз увидеть, как она засыпает рядом. И даже если урвать момент, выгрызть его из глотки суровых будней – это значить украсть счастье, как тайком крадет ночью вор – грешно и беззаконно. -Я так не могу .Не могу я так поступить с тобой. Бесчестить грехом тебя – это низко – как-то грустно сказал паладин. Он опустился на колени и обнял ее колени, и тяжелая ткань кардинальского одеяния шуршала и хрустела под его руками, как опавшие листья. - Катерина…
Колокола на башне вещали о вечерне. Рыхлый снег кружился на присмиревшим городом, как белые перья, вился у фонарей словно мошкара , качался, обессилевший, падал наземь. - Заметьте, мой юный друг, как Рим прекрасен даже такой суровой зимой – сказал, протирая очки, длинноволосый франт, одетый в дорогое черное пальто, с полуулыбкой созерцая серые тени старинных домов и соборов которые, казалось, пелена снега превращала в наброшенный углем и пастелью монохромный этюд. Его спутник – рыжеволосый юноша только кивнул, уткнув покрасневший на морозе нос в пушистый шарф. - Извините – скупо бросил задевший его плечом рослый мужчина. Он двигался со стремительностью эсминца, рассекающего экстерриториальные воды, поднимая на ходу воротник синей шинели. Он шел с непокрытой головой и грива синеватых волос была припорошена налипшим снегом. Длинноволосый заинтригованно поглядел ему вслед. - Интересно, что он здесь делает? – ухмыльнулся он, закуривая сигариллу. Мужчина перебежал дорогу, завидев одиноко идущую девушку с выбившимися из-под капюшона светлыми волосами. Когда громила коснулся ее плеча, она вздрогнула и вымученно улыбнулась. - Пойдем! – сказал он. - Но я не думаю, что нам это нужно делать - как-то неожиданно замявшись, сказала Сфорца. - Катерина! – со вздохом сказал Орсини – Я больше не могу так жить… - Но, Петр… - Я устал прятаться от самого себя. По крайней мере, от себя – покачал головой инквизитор. Они двинулись вперед, и Вепрь крепко держал кардинала за руку, как будто боялся, что она вот-вот убежит. - Не думай– я буду любить тебя по-прежнему и наверное даже больше. - Но это…Это ничего не изменит… - Но я отныне буду знать, что ты принадлежишь мне, а я – тебе, и это связывает нас… Какие бы беды и испытания не выпали мне на долю, мне будет легче их переносить, зная что я поступил с тобой по чести. Если ты страшишься этого - так тому и быть. Я отступлю. И буду ждать столько, сколько потребуется. Если ты ТАК боишься… - И вовсе я не боюсь – вспылила Сфорца, задетая за живое. Они зашли в старинную часовню, возле которой теснились кресты и склепы заброшенного кладбища. Оно давным-давно заросло кустарником и диким виноградом, и сейчас сухие ветви, выбивавшиеся из-под снега, казались костяками давно истлевших животных. В маленькой часовне едва теплились огоньки свечей, и пахло сыростью и мышами. Темноволосый священник улыбнулся вошедшим и сделал приглашающий жест рукой. - В-вацлав? – обмерла Катерина. - Ну он и в инквизиции работал и в аксе – смущенно пробормотал Орсини – И я подумал, что… - Брат Петр решил обратиться ко мне со столь э-э-э деликатной просьбой, и я счел нужным не отказать ему, ибо он правильно поступает перед лицом Господа нашего, избегая греха – склонил голову святой отец – Ибо сказано: «Брак у всех да будет честен и ложе непорочно». - О, Боже – пробубнила Катерина, преклоняя колени. В то время, когда Гавел отбарабанивал полагающиеся случаю молитвы, она как будто бы пришла в себя и ужаснулась происходящему. Но глянув в сияющие глаза инквизитора, она только опустила взгляд и зарделась. - Давайте по существу! – в нетерпении воскликнул брат Петр. - Где кольца? - Сейчас – пробурчал Орсини, копаясь в карманах и доставая искомое из пластикового пакетика с надписью «вещдок №32 в деле 66/12 об оккультных практиках», от которого он тут же стыдливо оторвал этикетку. - Но вам нужны два свидетеля! – развел руками Вацлав - Бог обойдется без двух колец, но без свидетелей ваших клятв он не скрепит ваш союз. Петр пробормотал что-то невнятное и выбежал на улицу. Пару минут спустя он вернулся, припорошенный снегом в сопровождении двух как нельзя более темных личностей. Один из них был элегантный брюнет с длинными, чуть ли не до колен волосами, другой – парнишка в куцой курточке, подозрительно напоминавшей до боли знакомую форму. - Буквально на минуту – упрашивал их Орсини, подталкивая инквизиторским кулаком в спины – Вы мне нужны как свидетели. - Я понятым не пойду… – вяло запротестовал Дитрих. - О, Боже! Кого ты привел? – едва промолвила Катерина, хватаясь рукой за сердце. Исаак подчеркнуто галантно раскланялся. Его черные глаза прямо-таки искрились иронией. На испепеляющий взгляд кардинала маг ответил широкой ухмылкой. - Вы друг друга знаете? – прищурился Петр. - Нет, нет! – хором запротестовали Кемпфер и Катерина. - Каково ваше вероисповедание? – с подозрением окинул Вацлав гордый профиль Исаака. - Иудейское – оскалил зубы в обаятельнейшей улыбке Исаак. - Я католик, по крайней мере, крещен – встрял Лоэнгрин. Отец Гавел вздохнул и в отчаянье махнул рукой. - Бог с вами… - устало сказал он и принял соответствующую случаю торжественную мину: - Братья и сестры мои! Мы собрались здесь для того чтобы соединить браком этого мужчину и эту женщину. Пришли ли вы, сюда добровольно и свободно хотите заключить супружеский союз? - Да – смущенно и вяло сказали жених и невеста.
Готовы ли вы любить и уважать друг друга всю жизнь? - Да – еще более тоскливым тоном согласились молодые. - Готовы ли вы с любовью принять от Бога детей и воспитать их согласно учению Христа и церкви? Кардинал и инквизитор испуганно переглянулись, как будто это только что пришло им в головы. Кемпфер фыркнул, сдерживая прорывавшийся смех. Неизвестно, какие именно картины бытового жанра слишком живо нарисовал себе маг, но, глядя на давящегося хохотом наставника даже Дитрих подленько захихикал. - Свидетели, прекратите смеяться! Имейте совесть в божьем храме! – прикрикнул на них Вацлав. После того как жених и невеста сподобились выдавить из себя нечто невнятное, которое едва ли можно было интерпретировать как да, святой отец торжественно помолился о сошествии на пару новобрачных Святого духа. Все это время Дитрих неустанно глазел в потолок, вероятно, пытаясь увидеть этот процесс. - Берешь ли ты Петр, здесь присутствующую Катерину, в свои законные жены согласно церемонии нашей святой матери, католической церкви?» - Да – решительно проревел паладин, словно олень из чащи, бросающий вызов соперникам. - Повторяй: «Я Петр беру тебя, Катерина, в свои жены, с этого момента в радости, в горе, в богатстве, в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас». - Берешь ли ты, Катерина, здесь присутствующего брата тьфу ты Петра в законные мужья? - Да – произнесла Катерина и потупила взор. - Можете поцеловать невесту… Господи, да хоть не курите в церкви!.. ** - Благодарю вас. Вы оказали нам неоценимую услугу! – с жаром пожал руки обоим розенкрейцерам брат Петр и выбежал навстречу первой попавшейся машине, забарабанив кулаком по ветровому стеклу черного лимузина. - Такси! Такси -и! Паладин едва не с корнем выдрал дверь, заталкивая в машину смущенную Сфорцу. - Вы куда по.. – удивленно начал водитель – рослый светловолосый детина в белом костюме. - В отель! - Какой отель?!!!! – тряхнул длинной, скрывающей лицо, челкой парень. - Любой… - махнул рукой Орсини. Водитель пожал плечами, глядя в зеркало заднего вида на страстно целующуюся пару. - Поезжай! – крикнул Кемпфер, стукнув по капоту. Дитрих помахал рукой уезжавшему лимузину и тут до него дошло: - А ничего, что они уехали на нашей машине? К его удивлению Исаак расхохотался: - Сегодня такая чудесная ночь, мон ами! Предлагаю прогуляться по городу. Заодно мне надо кое-что купить. Лоэнгрин недоверчиво приподнял бровь. - Куплю сто, нет, двести свадебных открыток - самых слащавых, которых я смогу найти – ухмыльнулся панцермагир - Надо будет разослать извещение о свадьбе всем коллегам и друзьям молодых. Что-то мне подсказывает, что наши молодожёны об этом совершенно не подумали… ** На утренней мессе кардинал Сфорца рассеянно и благостно улыбалась поверх макушки Папы. Вид у нее был, несмотря на раннюю пору, уставший и бледный, но ее загадочная улыбка совершенно не понравилась Франческо, который в силу своей параноидальности тут же заподозрил, что его сводная сестра задумала ему какую-то пакость. - Очередные козни - пробормотал Медичи, обращаясь к стоящему рядом брату Петру и осекся. Вепрь глупо улыбался куда-то в пространство, совершенно не слыша его слов. Кардинал исподтишка ткнул его плечом. -А?! – словно очнувшись, произнес Орсини и тут же, приняв серьезный и крайне сосредоточенный вид, набожно перекрестился и забормотал молитву. Кардинал Сфорца тоже подняла руку для крестного знамения, и тут произошло то, отчего Рыцарь Разрушения едва не лишился чувств, словно гимназистка. Из-под белоснежных кружев на тонкой бледной руке виднелось золотое кольцо, которое Сфорца просто забыла снять впопыхах (что вовсе не удивительно, учитывая поспешность, с каковой они, едва одевшись, вылетели из номера утром). Катерина опустила руку, и кружевные манжеты скрыли ее пальцы до самых ногтей. Надо будет как-то ухитрится ее предупредить – подумал паладин. Свое кольцо он, как и большинство женатых мужчин, носил в кармане. Удостоверившись в том, что никто ничего не заметил, Петр облегченно вздохнул. В Риме как раз в этот час заканчивалась развозка почты…
Он был благородным маньяком: никогда не насиловал женщин и детей...
О превратностях казней
Вот так читаешь: за что только людей не казнили! В средневековой Англии серьезным преступлением считался роман с иностранцем или иностранкой. Всех граждан, которых удавалось изобличить в порочащей связи с гражданином другой державы, обвиняли в государственной измене и казнили четвертованием.( Вот тебе и "Американ бой"...Сказки о заграничных принцах в те времена определенно были страшными)
В Древнем Китае и у индейцев майя можно было запросто оказаться на эшафоте за искажение исторической правды ( вот бы сейчас такое, а то иной раз почитаешь, что понаписывают в учебниках истории и каждый год что -то новое) За правильным отображением истории следили специально нанятые полицейские, которые могли арестовать любого. Кстати, рубить голову в Китае считалось негуманным. Своих преступников китайцы вешали или заставляли глотать иголки. Вполне себе гуманная казнь, а что?А в Древней Греции можно было получить "вышку" за кражу овощей с общественных плантаций. С моей точки зрения, умереть за репку или буряк - это как то нелепо и низко. Во времена достопочтенной инквизиции провинившихся со вкусом сжигали на костре. Это относилось не только к людям, но и книгам и письмам, над которыми устраивались показательные процессы с судом присяжных и свидетелями. (суд над изданием уголовного кодекса например смотрелся бы идейно) Кстати, за связи с дьяволом судили женщин которые весят менее 50 кило. Считалось, что именно 50 кг – максимальный вес, который может поднять метла, а без этого средства передвижения ведьма, уж конечно, никак не сможет попасть на шабаш ( вот исключительно на метле -а не на борове, табуретке,электричке , и не иначе). Легендарному троллю церкви Ричарду Докинзу явно бы пришлось несладко - за философские труды, которые ставили под сомнение существование Бога, можно было попасть на дыбу или подвергнуться страшной казни через сверление зубов. Да-да, первая бормашина (конечно, примитивного вида) была изобретена именно господами инквизиторами и , кажется, я всегда об этом подозревал.
В той же Англии можно было в свое время схлопотать смертную казнь за изготовление золота из неблагородных металлов. Обезопасили себя, так скажем, на всякий случай. ( Так и рисуется картина: к дому подъезжает зловещего вида экипаж, запряженный парой вороных, и из него выходят жлобы в кожаных камзолах: "Доктор Исаак Батлер? Прошу проследовать с нами. Вы обвиняетесь в нелегальной разработке и владении философским камнем")
Карали смертью и виновных в разворовывании государственной казны. В России, перед тем как казнить, преступников хлестали горящими березовыми вениками, а у запорожских казаков было обыкновение совать покусившихся на "общак" в чан с говном. Над ним ставили старательного хлопца, который периодически помахивал саблею над поверхностью, дабы преступник не высовывал головы. Предлагаю ввести сразу два варианта - сначала чан, потом - расстрел. Поддерживаю введение сего закона, но пуще того ратую за следующий: а варку плохого пива в Персии можно было выбирать - быть утопленным в вещественном доказательстве преступления или пить его, пока не упьешься до смерти.
Он был благородным маньяком: никогда не насиловал женщин и детей...
Рыба Петр
он же метинис обыкновенный. На птичьем рынке продавался под псевдонимом "рыба -зеркало". Безобидная амазонская пиранья.
Не язь, конечно. Но тоже крупен - за полгода вырос от размеров 5 копеечной монетки до чайного блюдца. Нагл, реактивно увертлив, прожорлив и категорически не любит фотографироваться (видит тень). Но почему он Петр: либо потому что быстро дал по щам всем аборигенам аквариума , либо из-за сходства чешуи с доспехами -неизвестно. Ну, похож.
Вот он, серенький такой. Кстати, с золотой рыбкой-орандой он вообще не разлей вода и не отходит на нее ни на шаг. Любовь у них там или что
Он был благородным маньяком: никогда не насиловал женщин и детей...
Как здорово, что с детства одно узнала средство, коль хочешь в жизни счастья - молись своей святой...
Святая Катерина, пошли мне дворянина.... - помните песенку, которую пела служанка Миледи в старых советских "Трех мушкетерах" ( с Мишей Боярским, тысяча чертей)?
Оказывается, святая Екатерина Александрийская является покровительницей незамужних барышень -- она им не откажет, как и точильщикам ножей, и стенографистам, и юристам, и философам.
Святая Варвара покровительствует артиллеристам. Когда родной отец обезглавил непокорную дочь-христианку, через мгновение в него ударила молния. . Она же помогает тем, кто делает фейерверки, и тем, кто тушит пожары. От фейерверков. В сомнении и промедлении (и в борьбе с коммунизмом, при беременности или эмиграции) -- помогает святой Иосиф, муж Девы Марии. ( К нему должны обращать свои молитвы Новодворская и Жириновский прося управы на Зюганова и гадких коммуняк)
Пожарные поклоняются святому Флориану. Он был римским офицером III-IV вв. и прославился тем, что одним ведром воды спас от пожара целый город. "По-доброму" звучит молитва к нему: "О святой Флориан, пощади мой дом, пусть лучше сгорит дом моего соседа!"
Знатный француз Рохус (Рош) всегда сочувствовал беднякам. Однажды во время своих странствий он забрел в местность, где свирепствовала чума, излечив нескольких больных, Рохус заразился сам и отправился в лес умирать. Но собака, которая увязалась за ним, не дала чудотворцу погибнуть, таская ему еду со стола своего хозяина. Так и стал святой Рохус покровителем не только врачей, больных и холостяков,но и собак. (доктор Хаус должен ему целых три свечки)
Школьники могут молиться святому Бенедикту.
Франциск Ассизский, любящий природу, стал святым покровителем экологов, работников зоопарков, и всех, кто связан с всяческой живностью, поскольку в годы своих странствий жил бок о бок с животными и проповедовал "сестрам ласточкам" и "братьям цветам". В силу этого наверное он же избавляет от смерти в одиночестве.
Святой Адъютор, богатый рыцарь, участник Крестового похода 1095 года, был захвачен в плен сарацинами и бежал, бросившись в море. Теперь он – покровитель яхтсменов и утопающих ( частенько одно и то же).
Иосиф из Купертино (XVII век) во время проповедей часто поднимался в воздух над кафедрой. Потому стал покровителем космонавтов и летчиков. А родился, между прочим, в конюшне. ( Через фекалии тернии - к звездам)
Когда Иисус шел на Голгофу, будущая святая Вероника подала ему кусок ткани -- отереть пот с лица. Лик Христа отпечатался на ней, а Вероника стала покровительницей всех фотографов.
Святой Аманд Маастрихтский, живший в VII веке н. э., стал официальным покровителем виноделов, торговцев вином, а также владельцев и работников баров. Он приложил много усилий для продвижения христианства в винодельческих регионах Франции и Германии.
Адриан Никомедийский помогает даже надзирателям, мясникам и торговцам оружием. Он сам был надзирателем и объявил себя христианином, насмотревшись на поведение подопечных пленников.
Святой Витт покровитель танцоров. Он же помогает эпилептикам и не дает проспать на работу.
Архангел Гавриил объявил Деве Марии, что она родит младенца Иисуса. За хорошие новости его особо почитают дипломаты и почтовые работники.
С вятая Мария Магдалина помогает проституткам ( естественно, раскаявшимся). Она же пособит парикмахерам и аптекарям. ( А раскаявшимся депутатам?)
Налоговые инспекторы, банкиры и таможенники всего мира должны просить помощи у святого апостола Матфея ( так как он сам был налоговиком)
Байкеры пусть просят о своем святого Колумбана. Вдвойне поможет, если мотоцикл тонет: Колумбан отвечает еще и за наводнения.
Святой Исидор, епископ Севильский (560-636), получил известность благодаря не только своему благочестию, но и любви к наукам. В 1999 году папа Иоанн Павел II официально назвал святого Исидора покровителем пользователей компьютеров и Интернета
Некто Оффевро жил отшельником у реки и иногда помогал переправляться путникам. Однажды он на руках перенес через реку маленького мальчика и чуть не умер под его тяжестью. А мальчик оказался Христом, крестил Оффевро и нарек его Христофором -- "несущим Христа". Этот святой стал покровителем всех видов транспорта, путешественников, гаишников и переносчиков тяжестей
Святая Зита (1218-1272) работала прислугой и страдала из-за своей доброты: она отдавала нищим не только свою пищу, но и еду, приготовленную для хозяев. Считается покровительницей домашних работников и официантов ( А Гита где?)
Работников телевидения опекает святая Клара Ассизская, монахиня XIII века. Когда на склоне дней Клара уже не могла участвовать в мессе, изображение службы непостижимым образом появлялось на стене ее кельи.
У святого Дрого полномочия тоже разнообразные. Глухих, немых, больных и некрасивых он опекает вместе с владельцами кофеен. ( Прям Радж Капур - защитник слабых, больных и слабоумных).
Покровителем авторов, редакторов и издателей является апостол Иоанн Богослов, возлюбленный ученик Иисуса Христа и автор "Откровения Иоанна Богослова". Когда император Домициан вызвал Иоанна Богослова в Рим, святой был избит, отравлен и брошен в котел с кипящим маслом, но остался невредим. Поэтому ему молятся и при отравлении.
Святой Максимилиан Кольбе - защитник журналистов, наркоманов и заключенных.Кольбе в 40-х годах XX века был редактором католического журнала. За антинацистские настроения его посадили в Освенцим, где Кольбе служил мессы. Он погиб, поменявшись местами с человеком (отцом маленьких детей), которого должны были казнить.
Водителям "скорой помощи", десантникам с моряками, шляпникам с рентгенологами помогает святой Михаил Архангел (21 ноября). Михаилу поклоняются и секретные службы, а после открытия радиации он стал помощником радиологов и вообще рентгена.
Пиарщики и рекламщики, не кашляйте со святым Бернардином Сиенским. Он ваш покровитель, и он же излечит кашель и бронхит. Бернадин Сиенский (XIV-XV вв.) был проповедником, собиравшим огромные аудитории в Италии, и как никто умел успокаивать толпу.
Святой Иво Кермартенский жил в XIII веке во Франции. Он совершенно бесплатно выступал адвокатом бедняков на судах, а когда стал судьей, прославился своей честностью и неподкупностью. Также Иво, подобно Христу, накормил одним хлебом несколько сотен человек, за что и был причислен к лику святых. Иво должны почитать все юристы, нотариусы и даже присяжные заседатели.
Святой Мартин де Поррес (1579-1639) — первый американский святой, известный тем, что создал сеть детских учреждений в Перу. Он считается покровителем государственного образования
Есть в пантеоне святых и покровительница деловых женщин. Это - святая Маргарита Клитероу (1556-1586), которая стала управлять делами после смерти своего мужа, богатого йоркского мясника, что для XVI века было нетипичным. (Насколько я помню. ее сожгли...)
В похмелье просите об облегчении у святой Вивианы. Кроме того, она помогает всем жертвам пыток (а как еще похмелье называть?) и сумасшедшим.
Святой Томас Мор (1478-1535) ( кстати, единственный политический деятель, причисленный к лику святых) — покровитель политиков, чиновников и бюрократов.